Второй раз я был в Мариенгофе ранней осенью. Листва, зеленая и полнокровная, еще висела на деревьях. Вспаханные поля уходили линейками-бороздами к горизонту. Косой, крупный дождь серой марлей затягивал небо. Вдали синим уже казался лес. В небе стояло еще не закутанное тучами солнце, и уже немного нерешительно лило оно на землю свои последние лучи.
На той же реке стоял еще тот же дом. Он такой же старый и чистенький, да и зачем ему перемениться за два лета? Внутри осенью все то же. Только не так радостно улыбаются стаканы на столе в столовой, и робко скользят по ним солнечные лучи. Предметы в доме все те же: та же мебель и те же портреты на стенах. Опять ходишь из комнаты в комнату, и так же, как тогда, стучат шаги, и так же глядят портреты[242]. Но среди всех этих мертвых жильцов есть один, какой-то особенно красивый и странный. В красной круглой гостиной, у левого окна, стоит небольшое бюро крепостной работы. Оно очень затейливое, с круглым «туловищем», на изогнутых ножках, которые оканчиваются копытцами. Снизу его женщина с крыльями и широко открытыми глазами обеими руками поддерживает корпус. Хитро выложен орнаментом большой ящик бюро с прекрасным бронзовым вызолоченным ушком замочка. Внимательно рассматривая эту вещь, примечаешь ее какую-то совсем особенную, «человеческую» наружность. Надо найти ключ, который где-то запрятан. Я вставил его в замок, открыл ящик и нашел мелким почерком исписанную тетрадку. Бумага слегка пожелтела, шуршала как-то грустно и сердясь, и неровный женский почерк бежал со страницы на страницу. Я сел в кресло и принялся читать.
Эмма разбудила меня, я открыла глаза и увидала прелестный букет цветов: желтофиолы, тюльпаны, розовые, лиловые, синие гиацинты, иван-да-марья, — все это благоухало мне навстречу. Ваш любимец князь Голицын[244][245] прислал это мне. Ничем я не могла быть так обрадована, как этим подарком. К обеду был наш милый граф Цукато[246], со своим сыном Николинькой, красивым мальчиком, князь Голицын и майор Везелицкий. Бонапарте женился на австрийской принцессе, и многие королевы должны были собраться к ним на бракосочетание. Его прежняя жена остается в Париже, получает 3 000 000 ежегодно, имеет свой дворец и свиту, а у нынешней — 200 статс-дам…
Г. обедал у графа Каменского[247] и тотчас после обеда пришел домой, и все уселись за бостон. Граф Цукато, князь Мамат Казин, камер-юнкер Багреев[248] и Г., а мы поехали кататься в коляске. Погода была божественная; на Плимбарах были очень многие — это называется «Герестрео». Здесь были русские дамы, и, когда мы подъехали, все закричали: «Ах! Катерина Васильевна!» Но мы не выходили, а все ездили кругом. К нашей коляске подошел генерал Булатов[249], поцеловал нам руки и, вообще, показался приятным, веселым человеком. Оба князя Меншиковы[250] шли около нас. Мы оставались недолго, поехали все домой, а Голицын верхом следовал за нами. Начался дождь — все давай Бог ноги, и мне было очень забавно, когда все верховые промокли. Приехали домой и пили чай. У нас были: полковник Зак, майор Везелицкий, князь Голицын, князь Мамат Казин, оба князя Меншиковы, граф Войнович, все они играли в бостон до 1 часу ночи. Князь А. Меншиков заставил меня много смеяться, он рассказывал и выискивал всевозможные смешные слова. Он премилый, поет песни из Чингизер:
Он весьма умный и находчивый человек.
Приехал еще гвардии артиллерист князь Горчаков[251]. Он только что был у нас. К обеду был Войнович. Вскоре после стола пришла майорша Тимофеева со своей сестрой; они приехали сегодня из Б… Сестра очень дурна и очень мала — ты бы испугалась ее; Войнович — шутник: строил всевозможные гримасы, и я едва могла удержаться от смеха. К вечеру они уехали, сестра просила их назавтра к обеду, а на лестнице их встретил Меншиков и спросил меня тотчас: «Что это за дамы»? Граф Войнович и Меншиков играли до часу в бостон.
242
Семья Резвых была в дружеских и родственных отношениях со многими лицами из художественного мира. Модест Дмитриевич Резвой, — первый секретарь Общества поощрения художеств, музыкант и поэт, был отличным литографом (работы его имеются в Эрмитаже) и оставил целый ряд портретов своей семьи и близких. Сестра его Вера была замужем за известным художником Андреем Петровичем Сапожниковым, автором «Похождений Виол д'Амура». В семье имеются также миниатюры К. Берне, Кордика, портрет Моллера, рисунки Басина, замечательные английские гравюры и пр.
243
Перевод с немецкого. Вообще весь дневник написан по-немецки, по-французски, а иногда смешанным русско-немецким языком. Любопытно отметить, что хуже всего Екатерина Васильевна владела русским языком.
244
Вероятно, князь Иван Федорович Голицын (1789–1835), участник Турецкой кампании 1808–1809 гг.; адъютант князя Д. И. Лобанова-Ростовского.
245
Подстрочные примечания, содержащие сведения об упоминаемых в дневнике лицах, любезно составлены В. К. Лукомским.
247
Граф Николай Михайлович Каменский (1776–1811), генерал от инфантерии, главнокомандующий Дунайской армией.
248
Александр Алексеевич Фролов-Багреев (1785–1845), служил в Коллегии иностранных дел, с 1807 г. находился при молдавской армии для занятий по дипломатической части, впоследствии тайный советник и сенатор; был женат на единственной дочери графа М. М. Сперанского, Елизавете Михайловне.
249
Михаил Леонтьевич Булатов (1760–1825), генерал-ор, участник Турецкой кампании, впоследствии генерал-губернатор Сибири.
250
Князья Меншиковы: Александр Сергеевич (1787 —), впоследствии адмирал и генерал-адъютант, и Николай Сергеевич (род. в 1780 г.), полковник.
251
Князь Петр Дмитриевич Горчаков (1789–1868), в то время подпоручик лейб-гвардии артиллерийского батальона, участвовал в Турецкой кампании 1810 г., впоследствии — генерал-губернатор Западной Сибири и генерал от инфантерии.