АННА: На свете нет двух одинаковых женщин.
ДИЛИ: Пожалуй, вы правы.
Пауза.
У меня блестящая идея. Может, нам использовать пудру?
АННА: Что же в ней такого блестящего?
ДИЛИ: А что?
АННА: После ванны очень многие посыпают себе тело пудрой. Это принято.
ДИЛИ: Одно дело, когда ты сам себя посыпаешь, а другое — когда тебя посыпают, это совсем не принято. Может, я ошибаюсь? Там, где я родился, это не принято, могу вас уверить. Мою мать хватил бы удар.
Пауза.
Послушайте, вот что я вам скажу. Я сделаю это. Я все сделаю. В конце концов, я муж. Но вы должны наблюдать за всей процедурой. И поправлять меня, где нужно. Этим мы убьем сразу двух зайцев.
Пауза.
(Про себя). Господи. (Медленно поднимает на нее взгляд.) Вам, наверно, около сорока теперь.
Пауза.
Если бы я сейчас вошел в «Пилигрим» и увидел вас там, в углу, я бы вас не узнал.
Дверь ванной комнаты открывается. Входит КЭТ. На ней купальный халат. Она улыбается Дили и Анне.
КЭТ (с наслаждением): А-а-ах.
Она подходит к окну, смотрит в темноту.
ДИЛИ и АННА смотрят на нее.
ДИЛИ начинает тихонько напевать.
ДИЛИ (поет): Твой ласковый смех впотьмах…
АННА (поет, нежно): Рукав твоего пальто…
ДИЛИ (поет): Память об этих днях…
АННА (поет): Эту радость, о нет, у меня не отнимет никто…
КЭТ отворачивается от окна, смотрит на них.
АННА (поет): Как мы танцуем до трех…
ДИЛИ (поет): Как ты машешь рукой из авто…
АННА (поет): Как тает украдкой вздох…
ДИЛИ (поет): Эту радость, о нет, у меня не отнимет никто…
КЭТ подходит ближе к ним, улыбаясь. АННА и ДИЛИ продолжают петь, но все более торопливо и небрежно.
АННА (поет): Как забудешь мотив невзначай…
ДИЛИ (поет): Как споешь вместо ля — до…
АННА (поет): Как стынет в блюдечке чай…
ДИЛИ (поет): Эту радость, о нет, у меня не отнимет никто…
КЭТ садится на диван.
АННА (к Дили): Ну, разве она не очаровательна?
ДИЛИ: О-о.
КЭТ: Спасибо, я чудесно освежилась. Здесь очень мягкая вода. Гораздо мягче, чем в Лондоне. В Лондоне вода слишком жесткая для меня. Здесь все мягче. Вода, свет, формы, звуки. Нет этих углов повсюду. И рядом — море. Невозможно сказать, где оно начинается, где кончается. Это влечет меня. Резкие линии меня не трогают. Мне не по душе их назойливость. Я бы хотела жить где-нибудь на востоке, где очень жарко и можно лежать под москитной сеткой и медленно дышать. Знаете… Смотреть из-под парусинового навеса на песок, на все. В большом городе хорошо только, когда идет дождь. Все кругом плывет: и огни машин, и в глазах что-то плывет, и на ресницах дождь. Больше в городах нет ничего хорошего.
АННА: Есть кое-что еще. Например, если у тебя есть крохотная комнатка, и маленькая газовая печка, и теплый домашний халат, и горячий кофе, и кто-то сидит и ждет, ждет, пока ты покажешься.
Пауза.
КЭТ: Дождь идет?
АННА: Нет.
КЭТ: Все равно, я, пожалуй, не стану выходить.
АННА: Как хорошо. Я очень рада. Теперь тебе надо выпить чашечку крепкого, ароматного кофе после ванны.
АННА встает, наливает кофе.
АННА: Или, если хочешь, я тебе почитаю.
ДИЛИ: Ты хорошенько вытерлась, Кэт?
КЭТ: Кажется, да.
ДИЛИ: Ты уверена? Насухо?
КЭТ: Кажется, да. Я нигде не чувствую влаги.
ДИЛИ: Это точно? Потому что я не хочу, чтобы ты здесь разводила сырость.
КЭТ улыбается.
Вы видите эту улыбку? Точно так же она улыбалась, когда мы шли с ней по улице, после этого фильма, «Третий лишний», или немного спустя. Как вам нравится эта улыбка?