— Да, это верно, — сказал сэр Филип. — Он был лучшим и благороднейшим из людей, моим дорогим другом, и для меня это великая утрата. Но что же несчастная леди Ловел, что с нею стало?
— С позволения вашей милости, говорили, будто она умерла от горя, только ее смерть поначалу скрывали, и мы узнали о ней достоверно лишь несколько недель спустя.
— На всё воля Божья! — промолвил сэр Филип. — Кто же унаследовал титул и поместье?
— Ближайший из родственников покойного, его имя сэр Уолтер Ловел, — ответил крестьянин.
— Я знал его когда-то, — заметил сэр Филип. — Но где же он был, когда произошли все эти события?
— В замке Ловел, сэр. Он приехал навестить госпожу и решил дождаться возвращения милорда из Уэльса. Когда же пришло известие о смерти лорда Ловела, сэр Уолтер сделал все возможное, дабы утешить ее, — поговаривали даже, что он собирался на ней жениться, но госпожа была безутешна, и горе свело ее в могилу.
— Значит, сейчас в замке живет новый лорд Ловел?
— Нет, сэр.
— Так кто же?
— Его милость барон Фиц-Оуэн{23}.
— Как же вышло, что сэр Уолтер покинул родовое имение?
— Да так, сэр, что он выдал свою сестру за господина барона и продал ему замок, а сам уехал и построил себе дом на севере, в Нортумберленде{24}, так, кажется, зовется тот край.
— Всё это очень странно! — воскликнул сэр Филип.
— Оно так, с позволения вашей милости, только больше я ничего про это не знаю.
— Премного тебе благодарен, друг мой, за эти сведения, но, видно, понапрасну отправился я в столь дальний путь, так и не встретив ничего, кроме несчастий. Истинно, вся наша жизнь — вечное паломничество!{25} Прошу тебя, укажи мне дорогу к ближайшему монастырю.
— Благородный сэр, — возразил крестьянин, — до него целых пять миль, а уже смеркается, и дорога туда скверная. Хоть я и бедный человек и не могу оказать вашей милости такой прием, к какому вы привыкли, но моя скромная хижина и всё, что в ней, — к вашим услугам.
— Благодарю тебя от всего сердца, мой честный друг, — ответил сэр Филип, — твоя доброта и гостеприимство могли бы служить примером для иных высокородных и благовоспитанных особ. Я принимаю твое любезное приглашение, но прошу, назови мне имя моего радушного хозяина.
— Джон Уайет, сэр, честный человек, хоть и бедняк, христианин, хоть и грешник.
— Чья эта хижина?
— Она принадлежит милорду Фиц-Оуэну.
— Велика ли твоя семья?
— Жена, два сына и дочь, и все они почтут за честь услужить вашей милости. Позвольте подержать вам стремя, пока вы спешитесь.
Перейдя от слов к делу, он помог рыцарю спуститься с коня, проводил его в дом, окликнув жену, чтобы предупредить ее о госте, а уже затем отвел лошадь под убогий навес, заменявший конюшню. Сэр Филип, уставший телом и духом, был рад и такому приюту. А учтивость услужливого хозяина расположила к нему рыцаря. Вскоре Уайет вернулся в сопровождении юноши лет восемнадцати.
— Поторопись, Джон, — сказал ему отец, — да смотри, говори ни больше ни меньше, чем я велел.
— Хорошо, батюшка, — ответил юноша и, стремглав пустившись через поле, словно быстроногий олень, в одно мгновение скрылся из виду.
— Надеюсь, друг мой, ты послал сына не затем, чтобы угостить меня получше. Я солдат и привык к жесткой постели и грубой пище, и даже если бы это было не так, твои доброта и учтивость — лучшая приправа к самой простой еде.
— Сожалею, что не могу принять вашу милость так, как подобает! — воскликнул Уайет. — Но раз это не в моей власти, подождем моего сына, когда он вернется, я открою вам, какое поручение ему дал.
И они продолжили беседу, как собратья, от природы наделенные одними и теми же свойствами и дарованиями. Они без труда находили общие темы, хотя разница в образовании и сообщала одному естественное превосходство, а в другом порождала естественную почтительность к собеседнику, которой тот, впрочем, вовсе от него не требовал. Прошло полчаса, и юный Джон вернулся.
— Быстро же ты прибежал! — сказал отец.
— Не быстрей, чем всегда, — ответил сын.
— Ну так поведай нам, насколько ты преуспел.
— Рассказывать всё, как было? — переспросил Джон.