Если бы. Ты сам понимаешь, это будущее, вполне себе реальное.
Все мы когда-нибудь умрем, вы, парни, не исключение.
Уж не говори.
Да-да! Не говори того, чего не знаешь!
Наши семена разбросаны повсюду, до куда только смог дотянуться наш брат ветер. Мы везде. И мы вечны, покуда почва, на которой мы растем, приносит нам силу.
Когда-нибудь и почва умрет.
Невозможно! Мы питаем ее собой...
Стебли залезли под машину, опутали колеса, пробрались в салон.
Ты скоро сам убедишься, когда станешь частью земли, на которой мы живем веками.
Ну, это мы еще посмотрим!
Голова Рова на секунду высунулась из-за кустов. Он странно покосился на автомобиль, а потом снова исчез в картошке - будто и не было.
К нам! К нам!
Затряс ботву в неистовом порыве ветер.
"И какой он им брат, - подумал 412-ый, - этим сорнякам. Вольный вихрь, не имеющий ни земли, ни дома!" А ветер меж тем подлетел к старому авто, смахнул слой пыли с его капота и умчал ввысь, к облакам. Белые, пушистые, порой надолго замирающие на месте или, напротив, мчащиеся вперед с безумием дикого зверя, наваливающиеся друг на друга, кучкующиеся и разбегающиеся, они напоминали 412-ому стадо диких коней, которое они с Ровом порой видели, проносясь мимо поля, сплошь заросшее иван-чаем. Они прятались в кустах, и никто их не видел, только они, они с Ровом, главным образом потому, что увидеть хотели. Вместе они видели гораздо больше чудес, чем тот же Магеллан или Колумб - они открывали свою землю, и спутниками их неизменно были дикие кони, которых старый автомобиль с тех самых пор видел везде, чаще над головой в собственном небе. Ему порой казалось, что и он как-то связан с этим небесным стадом, что несется по миру, не имея ни конца, ни начала этому длинному пути. Могло статься так, что автомобиль и сам был конем, хоть эта мысль и была абсурдной, но она грела его проржавевший корпус, его заглохшее сердце, вселяла надежду в древний механизм и как-то!.. как-то... вела вперед, заставляла старую коробчонку думать и лелеять в душе надежду. Кто еще нежели не душа могла так походить на юного полного сил жеребца с крутыми боками и длинными сильными ногами, с белой волнистой гривой и серыми, наполненными смысла глазами. Так уж да, свою душу он мог представить как угодно - на то она и душа, тем более что его, и главное было не допустить к ней чужой руки. Тогда бы ни небо, ни вольный ветер не спасли бы его от поцелуя с землей. Единственно Ров, его старый приятель, мог прикоснуться к его баранке, повернуть ключ зажигания и переместить рычаг из одного положение в другое, наконец, дать по газам, и уж вместе они могли махнуть куда угодно - хоть на другой край света, хоть на другую планету. Весь их придуманный мир, весь мир, в котором они жили, должен был взорваться от рева мотора, от оглушительного рева, ознаменующего начало и повтор одновременно. Колеса бы оттолкнулись от рыхлой земли, и уж тогда бы они взлетели вверх, прямиком в небесную даль, где только и есть что ветер да стадо. И Солнце - приходящая и уходящая сущность, мечта. Все лучше этого паршивого огорода. Грозное "тра-та-та" движка, сильные, пропахшие соляркой руки Рова, все в мазолях и мелких царапинах, его жесткий солдатский ботинок на педали газа старого авто, беззубая улыбка в зеркале заднего вида и толстый урчащий живот, подпирающий баранку, под давлением ее уменьшающийся и затихающий. Ни он, ни сорняки никому там не были нужны в этом бескрайнем небе, полном надежд и, может, рева натруженного мотора. Все это еще могло повториться, как солнце всякий раз встает из-за горизонта, как новый круг изъезженной трассы повторяется вновь и вновь, и ветер снова и снова зовет авто за собой выше, в компанию своих резвых скакунов. Сам москвич был не против отправиться вслед за самым быстрым из жеребцов. Для этого ему нужен был только Ров.
Эй, Ров, приятель, бросай эту бабу, и уж я сейчас не о картошке. Все одно погибать средь кустов этих. Здесь боьше нечего ловить. Ров... А знаешь... нас зовет ветер?..
Едва он это произнес, сорняки так сдавили колеса, что уж они готовы были лопнуть от давления и натуги - тогда бы их полет кончился, толком не начавшись, а ведь облака их ждали, 412-ый был уверен, что ждали. Старому авто потребовалось неимоверных сил, чтобы запустить свой старый движок, и - о чудо! - колеса закрутились, завертелись, порвали ненавистные путы и так замололи, что превратили сорняки в гнусную кашу, которой в пору было красить сортиры. Москвич ненарочно, нечаяно, по ошибке, впоследствии сильно жалея об этом, едва не сломал бедняжку ранетку - деревце упало на забор, и тот ее ласково прижал. Меж тем авто понесло в другую сторону, его почти вывело на огород,