Свобода! Свобода! - вопил автомобиль. - Свобода! И небо!
как спереди на него навалился каменной скалой Ров. Парень ухватился руками за бампер и протолкал машину обратно, на ее прежнее место. Ров поднял упавшую ветку ранетку, подвязал бечевкой как следует, и вот двое влюбленных вновь оказались порознь, но ни та, ни другой не выглядели несчастными: "Только тот, кто не раз оставался один, знает счастье встреч с любимой..." Вот 412-ый вновь оказался в тени ни в чем неповинной ранетки, узник собственных мечтаний. Куда уж хуже? Ров, словно игнорируя плач старого друга, молча наклонился, выбрал у забора камень побольше и положил под переднее колесо москвича.
Вечером следующего дня жена снова накинулась на Рова, они так орали друг на друга, что дом ходил ходуном, ухал и стонал, готовясь вот-вот развалиться на доски, и только ветер время от времени вторил этому полному ужаса стону, смеясь и резвясь в ночной прохладе, страша несчастную ранетку. Авто всеми силами пытался не слушать этот грохот, наслаждаясь больными фантазиями, вызванными пожалуй что и холодом, что сводил с ума весь его механизм на протяжении уже как полувека. Но, покуда ты чего-то не видишь, не слышишь, не чувствуешь, ты этого не знаешь, а знать что-то порой бывает очень опасно. Вот и он не знал, сколько на самом деле длилась эта канонада, наполненная взаимными оскорблениями, настоящая битва, в которой Ров разве что немного уступал, он, единственно жалеющий хлипкий коттедж, не желающий его потом строить сызнова. Сутки, двое гремел гром, сверкали молнии, ухал дом и хрипел ветер, и сколько еще могла продлиться эта неистовая схватка, приходящаяся на каждые два выходных недели, если бы Ров не вышел из дома в одних брюках, в очередной раз не выкрикнув жене в ответ злобу. Он, преисполненный чувств, с силой хлопнул дверью, чуть не сломав притом добрую часть стены и полмира за ней. Мужчина большими шагами пересек огород - благо картошка уже спала.
- Что же это такое, а? Разве к такому шла вся моя жизнь? Такой она должна быть? Что я не так-то сделал?! Ну, товарищ, ответь мне, что у нас с тобой не так пошло?
Ты встретил эту женщину.
- Если бы не эта баба...
Ров!
Мужчина на секунду умолк, вытирая со лба пот, добродушно улыбнулся, хлопнул по капоту ладонью.
- Надо бы тобой заняться, смазать, а то что это такое. С тобой говорят, а ты фырчишь - не дело.
Ров, сам того не заметив, уже открыл водительскую дверцу, уже залез в салон и сидел там, подпирая животом руль.
- Я не ради лучшей жизни так косячил. Если косячишь специально, значит, ждешь того же от жизни. Грешник грешит оттого, что хочет угодить в ад. Чем я хуже? Не такую я ждал старость. Да уж кого, я вообще старости не ждал. Мне казалось, сдохну раньше. Эх, а было и Невское, был и Бикерниеки...
Облака! Они как никогда близко!
- "Уж ад мерещит на дороге, - угрюмо процитировал Ров. - Седлай, мой друг, коней, седлай! Не рай стоит в дверях свободы". Откуда? Ай, не помню!
И парень до упора вдавил ногой педаль газа, рванул назад и снес к чертям весь забор, устремился вперед. Только авто подпрыгнул на камне, подлетел и переломил надвое несчастную ранетку, только жена вылетела на крыльцо, взбудораженная и разбуженная громким шумом, как ночной ветер подхватил автомобиль и понес его через участки по темному небу, все дальше и дальше. Заборы вырастали, пытались дотянуться до колес Буцефала, но едва ли рай мог цепями удержать рыцаря ада. Святая дева оторвалась от земли и торпедой взлетела следом за Ровом, она зубами ухватилась за бампер и почти оторвала его со штырями, так и повиснув сзади. И летели, и летели, и летели... Наконец, баба отцепилась, спрыгнула на ходу и ухватилась за сломанный забор, закинув ногу на ранетку, и 412-ый не совсем понял, как перед ним оказалась вода, озеро без начала и конца, и как он, сам того не ведая, ушел вместе с Ровом на дно.
Конец