Цепкая рука схватила Костю за шиворот и повернула. Костя увидел перед собой ехидную улыбку доцента.
Глава 44. Василий играет
Мы оставили Смуглянку, Белянку и Василия в тот момент, когда они, вдоволь пообсыпавшись серо-белым глиняным порошком, пошли на поиски глины, из которой был сделан Василий. Величественная панорама предстала перед путниками, когда они поднялись на самую вершину горы. Во-первых, это была, раскинувшаяся на многие километры, широкая гладь реки, за которой виднелись очертания другого города. Мамушка говорила, что это Покровская слобода, а по-сегодняшнему – город Энгельс. Вдали, справа и слева, виднелись два, различимых в утренней дымке, моста, справа – железнодорожный, а слева – автомобильный. Они нитками пересекали реку, а по реке плыл серебристо-белый теплоход.
– Красиво как, – вздохнула Белянка.
– Так бы и ходила здесь, и щипала травку, – проговорила Смуглянка.
– Это место называется Кумысная поляна, – пояснил пудель, – мы с хозяином сюда на пикники приезжали.
– А чего ты ещё знаешь? – спросил Василий. – Может быть, ты знаешь, где здесь глина?
– А что такое глина? – спросил пудель. – Что такое земля знаю, а вот что такое глина?.. я не знаю, – и помотал отрицательно головой.
– Вот, на тебе, – сказала Белянка. – Глина это тоже земля. Бывает – жёлтая, коричневая, серо-белая, как там, где мы только что были…
– А я цветов не различаю, – погрустнел пудель, – я запахи различаю, а вот цветов не различаю, у меня в глазах всё серое.
– Тогда как тебе объяснить – задумалась Смуглянка. – У меня тоже с цветами не очень.
– Я придумала, – сказала Белянка. – После дождя к ней копыта прилипают и скользишь.
– Так бы сразу и сказали, – обрадовался пудель, – тогда я тут в округе все такие места знаю, где лапы прилипают.
– Так, где же эти твои места? – спросил обрадованно Василий. – Может быть одна из глин, что в этих местах есть – моя будет?
– Самая от нас близкая глина, не считая ту, что мы видели, это липучка. Так я её прозвал,– сказал пудель,– находится на пруду. Мы с хозяином там машину мыли.
– А где этот пруд? – спросил Василий.
– Пруд находится около дач. Только к дачам идти и не обязательно. Сначала пойдём обочиной шоссе, дойдём до памятника водителям, погибшим на войне; справа, за полем, в овражке, и есть эта глина. Я по тому овражку бегал, и везде лапы липли.
– Молодец, пудель, всё замечаешь, – похвалила его Белянка, и они пошли искать глину.
Шли достаточно долго, и всё по причине маленького роста глиняшек и коротких их ножек. Вот позади остался лес, край шоссе пошли высоченные тополя. По шоссе шли и шли автомобили. Впереди они почему-то сигналили.
– А почему они там гудят? – спросила козочка.
– Эх, вы! Не знаете, – с интонацией знатока, – сказал пудель. – В том месте как раз и стоит памятник погибшим в войну водителям, вот те водители что едут и сигналят, дань памяти павшим отдают.
Дошли до памятника водителям, справа пересекли поле и спустились в неглубокий овражек. И тут пудель разочарованно остановился, озираясь по сторонам.
– Ты чего?– спросил Василий.
– Раньше здесь липло, а сейчас не липнет.
– Так ты, наверное, после дождя бегал, – засмеялась Белянка.
– Это правда, – сконфузился пудель. – Мы ещё от него с хозяином в автомобиле укрывались.
И вдруг все увидели, как лицо Василия просияло.
– Что с тобой? – проговорила Смуглянка, глядя на Василия.
– Со мной происходит то, что было и с вами. Встал я на жёлтую землю и дыхание в груди от радости спёрло, и такая благодать по всему телу разлилась, что даже и словами не выразить, а можно только музыкой. И вруг Василий снял с плеча гармонь и растянул меха. Воздух всколыхнули звуки гармоники. Только это уже была совсем другая музыка, не разухабистая и задорная, частушечная. Василий склонил кудри над гармошкой, и плавно перебирая лады, неторопливо тянул и тянул меха и звуки, красивые, нежные, радостные и в то же время немного грустные, стайками закружились над ним в золотистом небе. Одни из них, стремительные и резвые, поднимались до облаков, а другие, наоборот, опускались вниз и приникали к травам, вкладывая им в маленькие зелёненькие ушки свою чарующую песнь.
Порой Василий встряхивал кудрями, приникал к гармошке ухом, будто вслушиваясь, как бьётся её музыкальное сердце, после чего, глубоко вздохнув мехами, инструмент начинал выдавать звуки величественные и, одновременно, душевно-страдательные, и, казалось, что нет места на земле, где бы не стенали и не хороводили, и не убегали в голубую высь Васины аккорды. И вдруг, стало всё вокруг гораздо прозрачнее, чем раньше, словно небо опустилось на землю и прилегло на пригорке, чтобы только послушать и прикоснуться к человеческому таланту, а более через музыку ощутить его душу и понять это великое из великих существ на земле, имя которому – человек.