– А что, профессор, – Услышал Пегас. – Симу сегодня неудача постигла, он так старался и мимо. – Сказал художник.
– Знаешь, Крокыч, – давно замечено, – что настоящие культурные ценности людям с нечистой совестью не даются, разве только на время. Чаще их постигает при этом беда. Это из древних манускриптов.
– Я слышал об этом, только сталкиваться с этим не приходилось.
– Так столкнулись же,… Семён Ваганович…
– Вы думаете, что столкнулись? Тогда почему она мне не показалась? – разочарованно сказал художник, – вам показалась, а мне нет? Только внешне.
– Может быть, и показалась, да вы не увидели, эти события и ситуации носят прикровенный характер. – Начал успокаивать художника профессор.– На то разные есть причины.
– Какие такие причины?
– Возможно, ещё время не пришло, мы до этого не дозрели или зло не проявилось во всей своей полноте, время покажет, – рассудил Вениамин Павлович.
– Если нас иметь в виду, то мы что, не дострадали что-ли?
– Может быть, и так… я же сказал, что события эти прикровенны.
– Машины подьехали, вы слышали, – сказал, насторожившись, Семён Ваганович.– Или это мне показалось?
– Что за гости на ночь глядя? Вы, Семён Ваганович, лежите, а я пойду посмотрю, может быть заказчики этого переполоха пожаловали? Это дело меня в первую очередь касается.
– Не ходили бы. Что там кроме темени увидишь, – стал отговаривать Крокыч.
– Нет уж, пойду. Я близко подходить не буду, а всё же интересно, кто в этом направлении копает, вдруг какой знакомец по прошлому, тогда и сориентироваться можно, насколько это серьёзно?
– Только, Вениамин Павлович, не задерживайтесь, – предупредил художник.
....................
– Это бомжи, Крокыч с профессором, – сказал шепотом Пегас Мухе, – я их по голосам узнал, здешние приживалы.
Пегас и Муха, чтоб не столкнуться с аборигеном свалки, тут же отпрянули от хибарки, затаились за стеной и стали наблюдать. Из хибарки вышел профессор и направился в сторону приехавших автомобилей.
– Он, что? Действительно профессор, – спросил Муха, – семеня за Пегасом.
– Брось ты, кликуха бомжацкая, – ответил Пегас. – Среди них таких имён хватает. Я знал одного, академиком звали, а он оказался впоследствии академиком по попрошайничеству. Стой… Ближе подходить не будем и отсюда видно.
Два чёрных легковых автомобиля стояли около вагончика. У одного был открыт багажник. В свете фонаря было видно, как около машин ходили люди, – мелькала фигура Симы, и ещё какого-то высокого господина и человека поменьше, толстенького. О чём они говорили было не слышно.
– Вот бы поближе подобраться, – сказал Пегас. – Не слышно, о чём говорят.
– Опасно, – прошептал Муха, – около вагончика будем как на ладони, засекут. Отсюда тоже можно понять что к чему?
– Ладно, уговорил, нарываться не будем, отсюда, так отсюда.
В одном из приехавших Пегас по внешности узнал Фому Фомича. Фигура второго тоже была очень знакома, но узнать кто это? он никак не мог.
– Зачем-то багажник открыли, – сказал Муха, тяжёлое в нём, вон как подвеска просела, – прокомментировал Мухаев.
– Вижу, не слепой, – огрызнулся Пегас, – смотри давай, только молча, ещё не хватало, чтоб нас здесь застукали.
Тут из темноты в световое пятно от фонаря выплыла фигура бомжа. Да это был тот самый бомж, которого Пегас с Мухой только что видели около хибарки. Это был приживал Позолотин Вениамин Павлович.
– И вы, Эдуард Аркадьевич, здесь!? Орлы слетаются на могильник…, – проговорил Вениамин Павлович, узнав в мужчине с бородкой доцента Эдуарда Аркадьевича Забродина.
Забродин испуганно посмотрел на обросшего густой щетиной человека, торопливо захлопнул багажник.
– Да, Эдуард Аркадьевич! Не узнали, вижу, не узнали своего бывшего шефа, – продолжал говорить Позолотин.
– Не имею вас чести знать, сударь, – сказал нервно доцент и испуганно посмотрел по сторонам. Он не узнал профессора.
– Как же так, имели честь быть моим аспирантом и вдруг…
Забродин вгляделся в подошедшего и немного испуганно тихо сказал: «Позолотин!»
– Вижу, что с памятью у вас всё в порядке, – сказал профессор.
– Что вы здесь делаете? – спросил доцент первое, что пришло в голову.
Хотя он и догадывался по репликам Фомы Фомича, что как бы Позолотин жив, но Эдуард Аркадьевич не очень ему в этом верил, полагая, что Фома Фомич просто нагоняет на него страха, потом Фома Фомич при нём отдал команду Симе, чтоб на свалке никого не было, а тут…
– Я здесь изучаю социальные срезы народного благосостояния, – ответил Позолотин. – Только с одним маленьким «но». Знаете, Забродин, когда учёные производят раскопки, то по культурным слоям определяют жизнь предков. Я, в отличии от них, многие годы сам формирую эти слои, – и он кивнул на гору мусора, – и даже, в некотором роде, выступаю патологоанатомом современного общества, если принять эту свалку за живой организм. Согласитесь, Эдуард Аркадьевич. Ваше общество, которое вы так усиленно создаёте, к сожалению уже нуждается в таких медицинских специалистах. К сожалению, рождённое вами, оказалось нежизнеспособно. Либерализм пуст и цели его мелки. Да вы и сами знаете это не хуже меня и с удовольствием бы от него отказались, если бы не собственное благополучие. Исповедуете один закон: «мир в смраде, а я в шоколаде».