– Да что вы знаете?! – нервически прокричал доцент. – Что вы можете поставить мне в вину?… Выживший из ума старик?! Кто вас примет всерьёз? Жизнь ушла вперёд, – проговорил доцент, ощущая всем телом, что противнее этого оборванного старикашки нет для него ни одного человека в целом свете.
– Да, Эдуард Аркадьевич! – ещё более возвысил голос Позолотин, – питаясь отбросами, голодая и замерзая, я создал главный труд своей жизни. Рукопись книги готова и она произведёт в науке переворот, я уж не говорю о социальном взрыве. Её аргументы и выводы раздавят ваш помпезный научный дом, построенный на песке. Вы окажетесь под обломками собственного строения.
– Интересно, каким образом, вы её собираетесь издать? Вы же голодранец… – глаза доцента сузились. – Общество уже иное! Прежние ориентиры попраны. Вы и ваша рукопись – ничто, а вы сами тоже никто… Мы, Забродины, переделали страну, наша пропаганда преподнесла миллионам новую философию, мы написали новые книги, сняли новые фильмы, обозначили новую мораль. Давайте загнём пальцы и вы увидите, что все позиции в стране наши, кроме одной. Эта позиция замшелая и глупая – это вы Позолотин и ваши босяки.
– В это трудно поверить, Эдуард Аркадьевич,– перебил доцента Позолотин, – особенно это трудно сделать вам, «уважаемый», но сотни таких как я голодранцев, или как вы выразились «босяков» – узнав о том, что нищий-профессор написал о них и их стране научный труд, по копейке собирали деньги на его издание. Да, нищие, оборванные люди! Многие из них не видели меня даже в лицо и, наверное, никогда не прочитают этой книги, но тайной почтой передавали крохи на её издание. Вам этого, Забродин, не понять! Здесь много хороших людей. Это мои друзья. Они заботятся обо мне. Создают условия для работы, подкармливают.
– Что вы этим хотите сказать!? – взвизгнул, теряя терпение, доцент.
– Только то, что вы услышали, и ничего больше…
Этот диалог отнял у профессора остатки сил. У него закружилась голова и он закачался. Откуда ни возьмись сзади появился Крокыч и подхватил Позолотина.
– Говорил же, что надо отлежаться, а вы? Куда на ночь глядя? Крокыч не знал доцента и не слышал только что произошедшего меж ним и профессором диалога.
– Ты, Крокыч, не брани старика, просто голос показался знакомым, вот я и подошёл, – сказал тихо профессор. – Вот коллегу встретил, помните, я рассказывал о Забродине? Он, Крокыч, очень опасный человек, для тебя, для меня, для твоей картины и для моей рукописи, по сравнению с ним Сима – пигмей. Этот уничтожает душу, дух, переиначивает и перелицовывает историю, время, факты, создаёт новые мифы и это всё только ради своего благополучия…
– И что же? – Крокыч смерил доцента уничижительным взглядом.
– Я ошибся, продолжал профессор, – Я не сейчас ошибся, Семён Ваганович,.. я десять лет назад ошибся, когда этому,… этому…, – он не знал как назвать бывшего своего аспиранта, – когда зажёг ему зелёный свет в аспирантуру.
Профессор закашлялся, дальше он не мог говорить,… и в этот момент в багажнике иномарки кто-то заворочался и застонал. Крокыч бросил взгляд на машину, на доцента, перехватил поудобнее Позолотина, хотел взвалить его себе на плечо, но сил явно не хватало.
И доцент всё понял, он быстро сел в машину и включил скорость. Иномарка в секунды подмяла под себя Позолотина и Крокыча, затем рванула с пробуксовкой назад, но, не доехав до ворот, остановилась. Доцент подозвал к себе Симу и, кивнув на валяющихся на земле профессора и художника, спросил:
– Где их ночлежка? Сима кивнул на приютившуюся вдалеке около обрыва хибарку, затем подошёл к директору.
– Я же тебе приказал всех со свалки убрать, сказал зло Фома Фомич Симе. – Всех, значит всех. А теперь что? Эх,… исполнители.
– Что и профессора надо было в шею? – удивился Сима. У вас же насчёт него мысли были… Я думал…
– Не надо думать… – сердито сказал директор, – это я буду думать, а ты исполнять… А в общем, уже всё равно. Для них бы было лучше, если б их не было здесь совсем. Теперь это уже не имеет значения.
Глава 52. Страх
Свистопляс с Гуделкой видели, как пудель отважно бросился на Симу, а потом на директора.
Только Свистопляс и Гуделка хотели выйти из своих лопухов и подойти поближе, как тотчас спрятались снова. Они увидели, как двое мальчишек прошмыгнули вдоль ворот, прижались к стенке подсобного помещения и затаились. Их было неплохо видно, потому что вышедшая из-за туч луна хорошо освещала эту сторону подсобки, и Гуделка с Свистоплясом без труда узнали в них тех самых мальчишек, что залазили на чердак мамушкиного дома, а потом взяли Гуделку и отнесли его к доценту, чья машина стоит здесь же с людьми в багажнике. Это были враги и Гуделка с Свистоплясом понимали, что им попадаться на глаза нельзя.