Хотя нет, вон виднеется какой-то толстый пятитомник, а толстые пятитомники нынче в моде. Наш герой взял первый том и чуть не заплакал. Да, Каррьер «Искусство в связи с общим развитием культуры и идеалы человечества», да с пятым томом, вон он лежит в самом низу. Да, у Шибанова этот комплект продавался за двадцать пять рублей, а без пятого тома – за три.
Прохоров не знал, что там случилось с этим томом, сгорела типография или цензура нашла что-то недозволенное, но вот что он знал точно – у него самого таких комплектов лежало два. Он по привычке за десять лет примерно собрал их, только продать не мог, как ни расписывал редкость, как ни совал в нос шибановские каталоги с десятикратной ценой – бесполезно. Никого не интересовало ни само «Искусство в связи с общим развитием культуры и идеалы человечества», ни редкость комплекта.
А это что?
Тьфу, пропасть, Минаев «Не в бровь, а в глаз». По какой-то непонятной причине тот же великий Шибанов, который по большому счету создал антикварную книжную торговлю в России, эту книжку занес в свои «Дезидераты русского библиофила». Причем как он это сделал: в предисловии было сказано, что книги, которые он никогда не встречал и посему цены им не ведает, будут отмечены звездочками, в отличие от остальных, на которые указал твердые цены, за которые он готов был их приобрести. Так вот там какие-то немыслимые, по Славиному мнению, редкости – все с ценами, а Минаев, один из немногих – со звездочкой.
Только и этих «Не в бровь, а в глаз» собралось у нашего героя три штуки. Он мог купить еще, хотя сборник действительно был нечастый, попадался не каждый день, а раз в два-три года, да только зачем?
Автоматически он взял экземпляр в руки, когда услышал за спиной вежливый голос:
– Так кому прикажете автограф написать?
Прохоров обернулся, перед ним стоял солидный человек, в маленьких очках и с бородой-мочалкой.
– Позвольте представиться, – вальяжно сказал тот, – Минаев Дмитрий Иванович, родился в Симбирске в 1835 году, умер там же в 1889-м. Так кому соблаговолите – вам или все-таки Владимиру Вольфовичу?
Мысли Славины в ужасе заметались.
Откуда он знает?
Как мертвый может писать автографы?
При чем здесь Жириновский?
И самое главное – его расчет не верен? Раз он встретился с Минаевым, а тот умер в 1889-м, да еще в Симбирске, значит на дворе максимум – 1888-й?
А откуда тогда на подоконнике брошюрня 1905 года?
Он собрался высыпать все эти вопросы (и еще миллион других) на бедную голову мелкого поэта-сатирика, когда вдруг почувствовал что-то холодное на лбу и голос произнес:
– Не делайте вид, что вы спите…
Наш герой приоткрыл глаза, проснулся окончательно и увидел прямо перед собой что-то круглое и металлическое. В чем он с трудом, в силу слабых знаний предмета, но опознал дуло пистолета, которое утыкалось ему прямо в лоб.
13
В предрассветной серой мути, которая заполняла комнату, Слава различил и какой-то силуэт, от которого тянулась рука с пистолетом.
Только что-то во всем этом было не так, он, правда, никак не мог понять, с чем это ощущение связано – с силуэтом или с пистолетом.
Только было ему не страшно, а как-то даже весело…
– Медленно сядьте и руки заведите за голову… – продолжил голос.
И Прохоров понял, почему он не испугался – голос этот был женский, только до него со сна не сразу дошло…
Как и силуэт…
А пистолет какой-то маленький, в кино такие называли «пукалкой».
Он усмехнулся, сел, заведя руки за голову:
– Только ненадолго, – попросил он, – а то у меня кисти затекают…
– Куда затекают? – почему-то нашему герою показалось, что в ее голосе слышится испуг.
Силуэт был в длинном платье и, как кажется, в шляпке с вуалью. Вся подготовка к визиту «соседа» летела насмарку.
– Да ерунда все это… – как можно спокойней и миролюбивей сказал Слава. – Позвольте мне одеться, и я все объясню.
Он поймал себя на мысли, что если бы все происходило в сегодняшнем дне и с сегодняшней женщиной, он бы не просил разрешения одеться, а просто продолжал бы общаться, да мог бы и встать, не думая о своем туалете.
О tempora, о mores…
– Это неважно… – сказала дама, – очевидно имея в виду его некоторое неглиже, – быстро отвечайте на вопрос – кто вы и что делаете в… – тут случилась в голосе «соседки» легкая пауза, а продолжение последовало несколько неожиданное, – в этой квартире, которой нет?
– Как нет, – отозвался Прохоров, пытавшийся потянуть время, – она же есть…
Он вспомнил рассказ одного актера, который снимался в фильме о декабристах. И тот никак не мог сыграть любовную сцену, потому что стоял на земле босой (а так полагалось по сценарию и по ситуации), не мог, и все, до тех пор, пока режиссер не придумал надеть ему сапоги, а босоту его сняли потом на общем плане. Вот так Слава сейчас никак не мог представиться даме из прошлого века, сидя на постели с голой грудью и в трусах в цветочек.