Он рванулся, увлекая за собой и начальника. Тот, чтобы не упасть, отпустил его. Но уйти из цеха, не поговорив с Людмилой, Вражин не мог и поэтому, вырвавшись от начальника, остановился на почтительном расстоянии. Начальник цеха больше не пытался подойти к нему.
— Вражин, брось дурить. Пойдем по-хорошему в охрану, а то дружинников вызову, хуже будет, — начальник цеха взывал к его благоразумию.
— Уже, наверное, вызвал…
Вражин хотел объяснить начальнику, что он пришел в цех не хулиганить, а по делу, от которого зависит, может быть, вся его дальнейшая жизнь, пришел к Людмиле, человеку, который заставил его поверить в себя и теперь покинул.
Но сказать ничего не успел.
— Последний раз говорю, уходи. Людей от работы отрываешь, — в голосе начальника цеха Вражин уловил угрозу и почувствовал раздражение.
— Знаешь что, хватит антимонию разводить. Слышал я уже твою песню, — и Вражин сделал шаг вперед.
Начальник цеха проворно отскочил и, обращаясь к рабочим, крикнул:
— Что вы стоите? Ловите его. Развлечение нашли.
Все продолжали стоять на месте и виновато отводили глаза. Они не хотели ввязываться в это дело, жалея Вражина. Начальник цеха танцевал на месте:
— Трофимов, что стоишь, позови старшего мастера да скажи, чтобы вызвали милицию.
— Пусть вызывает, — и Вражин взял в руки железный прут, лежащий у станка.
Рабочие неодобрительно зашумели. Послышались голоса:
— Брось, Сашок. Неприятностей на свою шею навесишь.
Но Вражин уже ничего и никого не слышал. Сейчас он видел в начальнике цеха злейшего врага и записывал на его счет все свои неудачи: и то, что так получилось с Людмилой, и то, что он был вынужден оставить завод, где ему хорошо работалось.
В цехе появились дружинники, а через минуту они его уже окружили со всех сторон. Вражин сигал через станки, ускользал от рук дружинников. Железный прут, который ему лишь мешал, он отбросил в сторону. Ему нравилось угадывать, куда повернут дружинники, и он перепрыгивал и пролезал через станки, но его поймали, обыскали и отвезли в милицию.
В кармане обнаружили билеты на поезд и деньги.
Следователь добросовестно цитировал показания шести дружинников и двух работников милиции. И ни одного показания рабочих.
Прокурор района размашистым росчерком утвердил обвинительное заключение.
Почему он все-таки не признает себя виновным? Шесть дружинников в один голос утверждают, что Вражин — злостный хулиган. В их показаниях противоречий нет. Это настораживает. Как могло случиться, что шестеро разных людей слово в слово повторяют друг друга? Не может быть такого совпадения.
Если верить их показаниям, то Вражин совершил преступление. Состав хулиганства налицо, и от двести шестой статьи в суде никуда не уйти. Я вновь перелистываю дело, ищу первый допрос своего подзащитного. Какой-то конверт. Интересно, что в нем? Осторожно распечатываю. Из конверта выпадают билеты на поезд, три! Облегченно вздыхаю и бережно вкладываю билеты обратно в конверт. Выходит, следователь приобщил их к делу, а это уже кое-что, ибо косвенно подтверждает версию обвиняемого, что на завод он пришел не хулиганить. Первый протокол допроса Вражина. Лист дела сорок три. Дело я уже помню наизусть. Вопрос следователя: «Признаете ли себя виновным в предъявленном обвинении?» Ответ: «Нет. Виновным себя не признаю».
Из показаний Вражина узнаю, что действовал он из благих намерений — решил начать новую жизнь, на новом месте, Людмилу не ударил, а закричала она от дури, что могут подтвердить рабочие цеха. Фамилий рабочих он, правда, не называл, но это дело поправимое. В суде всегда можно уточнить. Ведь если его показания правдивы… Мозг лихорадочно заработал: необходимо запросить табель, установить, кто работал в вечернюю смену, и вызвать в качестве свидетелей рабочих. Не всех, конечно, но человека четыре можно. И если они подтвердят показания Вражина, то это уже кое-что…
СТРАНИЧКА ТРЕТЬЯ — «МАТРОССКАЯ ТИШИНА»
Раньше от метро до следственного изолятора ходил трамвай. Теперь же провода сняли, на мостовой лишь чернеют и мокнут под дождем рельсы. Их почему-то не убрали, и они ржавеют без употребления. Шедшая впереди старушка завертелась на месте. И немудрено. Она, наверное, ищет изолятор и не может поверить, что пятиэтажное здание и есть изолятор. Увидев меня, старушка поспешно спрашивает:
— Касатик, а касатик, а где здесь тюрьма?
— Вы, мамаш, перед ней стоите…
— К сыну я, на свиданку. Больше трех месяцев, как взяли из дома. — И старушка, уже, наверное, в сотый раз, поведала первому встречному о своем горе.