Я не стесняюсь, но что-то меня раздражает в ней. У нее громкий голос. Она говорит так, словно плохо слышит, и я представляю ее в старости, оглохшую, а рядом его, еще здорового и цветущего мужчину. Бр, бр, меня пронимает дрожь, хотя мы уже выпили по две рюмки. Разговор не клеится.
— Почитай что-нибудь, старик.
— Нет настроения, в другой раз, — хотя уже отлично понимаю, что другого раза не будет.
— Пойдем, я покажу тебе свой кабинет.
Да, ничего не скажешь, шикарно. Кабинет, отдельная спальня, столовая. Но в этом дворце не слышно радостного голоса Андрюшки: «Пап, а к нам дядя Сережа пришел…» И такое пакостное состояние накатывается на меня, что хочется расплакаться. Или это коньяк начал действовать?
— Проводи, старина, мне нужно еще в одно место слетать.
Он обиделся.
— Посидим, выпьем еще. Я сейчас магнитофон включу, есть интересные записи.
— Как-нибудь в другой раз, не могу.
— Я тебя провожу.
Мы молча спускаемся в лифте. Разговаривать нам не о чем, мы и так отлично понимаем друг друга. Внизу нас провожает все тот же вежливый швейцар. На улице я все же задаю Вадиму вопрос по адвокатской привычке:
— Скажи, старик, только откровенно, а ты не жалеешь, что ушел из семьи?
По выражению лица Вадима вижу, что не ожидал он этого вопроса. Глаза его беспокойно забегали.
— А почему ты это спрашиваешь?
— Ну, во-первых, потому, что ты поступил не совсем красиво от отношению к Вере. Во-вторых, во-вторых, как мне кажется, ты не так счастлив, как хочешь показать. И совсем не любишь свою новую жену, а жить без любви пошло.
— Ты всегда что-нибудь придумываешь. Это в тебе твои поэтические замашки говорят. И тебе нужно было не адвокатом, а прокурором работать. И Вера здесь совершенно ни при чем. Это же могло случиться с любым человеком. Просто я ее не люблю.
— А почему же тогда ты с ней жил столько лет? Выходит, все это время обманывал ее?
— Не все так просто, как ты полагаешь. Никто ее не обманывал. Она сама давно догадывалась, что я ее не люблю.
— Я что-то не замечал, когда бывал у вас, да и ты ни разу не заикался мне об этом, хотя мы и были с тобой откровенны.
— Мне просто неприятно было вмешивать тебя в наши семейные дела.
— Может быть, пока она переписывала твою диссертацию, растила сына, работала на тебя, как каторжная, давала тебе полную свободу, тебя это устраивало?
— Старик, перестань.
— Нет, ты уж дослушай и не перебивай меня. Ты стал кандидатом, и она вроде не подходит, а тут подвернулась генеральская дочка, с машиной, дачей.
— Заткнись…
— Что, не нравится правда?
— Да, да, мне надоела комната на Арбате в виде вытянутой кишки, соседи, теснота, грязь. В конце концов я тоже хочу пожить, а Нину не трожь, она меня любит.
— А Вера разве не любит?
— Хватит об этом, а то поссоримся по-настоящему, — и он натянуто улыбнулся.
Но меня уже было трудно остановить, и я задаю ему последний вопрос:
— Скажи, а не придется ли мне лет через пять защищать Андрея в суде?
Я заметил, как он отшатнулся от меня.
— Ты все преувеличиваешь. Я же даю ей шестьдесят рублей и раз в неделю прихожу к сыну.
— Все ясно. У суда вопросов больше нет.
— Заходи как-нибудь, — говорит он на прощание. — Нина будет рада, ты ей понравился.
Я смотрю, как он уверенно скрывается в подъезде, словно не сомневается, что поступает правильно. Больше я не видел Вадима, не приходил и он ко мне. Зато я часто вижу его сына и Веру. С Андрюшкой мы по-прежнему дружим. Мы ходим с ним по улице и, как старые друзья, обсуждаем важные проблемы: почему проиграла сборная по футболу и можно ли переловить всех преступников. Только мне грустно смотреть на него. Мы оба что-то потеряли: он — отца, я — друга. У нас с ним есть молчаливый уговор, мы не разговариваем о Вадиме. Разве что он не удержится и скажет: «Вчера был отец» — и все.
С его матерью у меня все сложнее. Когда я встречаю ее на улице, то стараюсь не попадаться на глаза и перехожу на другую сторону. Мне все еще стыдно за Вадима. Она держится молодцом. Посещения Вадима ее ранят, но она не показывает и вида, что ей больно. Официально он приходит к сыну, и ему никто не имеет права запретить это делать, а для нее каждый его визит мучителен. И я почему-то всякий раз вспоминаю о ней и об Андрюшке, стоит мне на дежурстве столкнуться с разводным делом.
Адвокат права на глупость не имеет, как выразился Валентин Антонович. Я же делаю слишком много глупостей. Еще неизвестно, как кончится дело Вражина, а уже вся консультация знает о нем. Я так перепугался, что решил еще раз сходить в суд и посмотреть дело.