Валентина Александровна подняла голову и прислушалась. Водитель троллейбуса, объявив очередную остановку, добавил: «Машина следует по первому маршруту». Для ее паршивого настроения ей этого только не хватало. Восьмерка подвезла бы ее прямо к подъезду Дома литераторов, а теперь придется тащиться пешком целый квартал, а то и больше. А в ее возрасте, да еще по такой мерзкой погоде, это удовольствие не из приятных. От Центрального телеграфа до улицы Герцена ни на чем не подъедешь. Раньше совершить подобную прогулку ей бы не составило особого труда, а теперь мысль о предстоящем пути кроме раздражения ничего не вызвала. Она осторожно прошла по полупустому вагону и остановилась перед передней дверью. Водитель резко тормознул машину, и она, не удержавшись на ногах, едва не выпала из троллейбуса. На остановке никого уже не было. А она все еще продолжала стоять, переживая случившееся, и никак не решалась сделать первый шаг. Пока она находилась в дороге, не заметила, как похолодало. Сильный, ледяной ветер норовил сбить ее с ног, и она с облегчением вздохнула, когда, преодолев несколько метров, добралась наконец до перехода. Осторожно спускаясь по обледенелой лестнице, она обеими руками держалась за перила и, почувствовав под ногами твердую почву, остановилась, с облегчением переведя дух. Внизу было теплей и не лез в лицо колкий, мелкий снег, который почему-то раздражал ее больше всего, и она страшно обрадовалась, когда в переходе избавилась от этой маленькой неприятности. На нее словно нашло оцепенение, и ей не хотелось двигаться. Но какая-то непонятная и еще более властная сила толкала ее вперед. У нее было такое ощущение, что впереди ее ждет какое-то очень важное открытие, и как ни хотелось ей снова выходить на улицу, но она с горем пополам выползла из перехода и с улицы Горького свернула в переулок. Однако вместо затишья, которое она предполагала увидеть в переулке, ветер со снегом обрушился на нее с такой силой, что она невольно прижалась ближе к домам. У нее сложилось впечатление, будто она попала в аэродинамическую трубу, настолько беззащитно и неуютно она почувствовала себя здесь. Каждый шаг давался ей с превеликим трудом. Она осторожно ставила одну ногу и, прежде чем продвинуться вперед, убеждалась, не таится ли под снегом опасность, не скрыт ли коварный лед, от одного прикосновения к которому она беспомощно распластается посреди тротуара. Изредка, повернувшись спиной, мимо нее проскальзывали запоздалые прохожие, и переулок снова замирал. Люди даже не удосуживали ее взглядом, не говоря уже о какой-то помощи или хотя бы сочувствии. Она, крупная, благообразная женщина, прилично одетая, совсем не походила на старушек из его рассказов, при одном виде которых появляется жалость. Один какой-то парень остановился было около нее, видя, как она беспомощно, юзом скользит на одном месте, но затем, видимо что-то вспомнив, рванулся вперед, и она лишь проводила его глазами, полными мольбы о помощи.
Она вдруг почувствовала себя страшно заброшенной и одинокой почти в самом центре города, между шумной и бестолковой улицей Горького, всего в нескольких метрах от нее сверкающей огнями, и тихой, рассудительной улицей Герцена с ее исторической церквушкой, где венчался Великий Пушкин, со лживым Домом литераторов, куда она держала свой путь и до которого, как она поняла, ей без посторонней помощи не добраться. И как бы в подтверждение ее мысли ветер залепил снегом все лицо. Она остановилась, как-то боком прижалась к огромному дому, боясь, как бы ветер не выкинул ее обратно на улицу Горького, и заплакала от бессилия.
Сколько она так простояла не двигаясь, Валентина Александровна не помнит. Ее всю запорошило снегом, а ей совсем не хотелось шевелиться. Ветер давно уже утих, а ее к месту словно пригвоздила одна мысль, застывшая в ее мозгу: она не выдержала одиночества какие-то пару часов и расплакалась хуже маленькой, а каково же было ему, находившемуся во вражде с огромным городом не день и не два, а в течение многих лет, подумала и ужаснулась своей жестокости. Она вдруг ясно увидела его, вышагивающего по городу в снег и ветер, дождь и слякоть и чутко прислушивающегося к холодному пространству, не отзовется ли кто на его биотоки, посылаемые им раз за разом. Но напрасно он напрягал мучительно и слух и зрение, она ему так и не ответила на его страстный призыв.