И если после окончания бегов все игроки шли домой, то Иван Николаевич оставался на ипподроме, перелезал через ограду, отделявшую трибуну от беговой дорожки, и медленно направлялся к конюшням, где он частенько и ночевал. Ипподром был для него родным домом. У Ивана Николаевича имелась двухкомнатная квартира, была жена, двое детей, но с семьей он давно уже не жил, проводя все время на ипподроме. Работал Иван Николаевич на заводе, неподалеку от ЦМИ, фрезеровщиком, зарабатывал прилично, рублей триста в месяц, но от этих денег у него ничего не оставалось на еду, он все их проигрывал на бегах. Чтобы как-то сводить концы с концами и находиться поближе к лошадям, по совместительству он устроился ночным сторожем на ипподроме, и хотя дежурил в конюшне через сутки, ночевать оставался каждый беговой день. В конюшне у него был свой уголок, телогрейка, которую он никогда не снимал, резиновые сапоги и конечно же клочок сена. Работа ночным сторожем в конюшне не только позволяла немного подработать, но главное, ошиваясь по конюшням, Иван Николаевич знал всех наездников, и его все знали, знал всех лошадей, какая из них находится в хорошей форме, а какая вышла из порядка, знал из первых рук, кто с кем дружит, а кто кого ненавидит лютой ненавистью, пил почти со всеми наездниками, и за выпивкой ему обещали подсказать выигрышную лошадку, знал очень много других полезных сведений, знал и все равно всегда проигрывал и по неделям ходил голодный, перебиваясь случайными подачками от игроков. Так уж все несуразно устроено на бегах.
С Иваном Николаевичем охотно выпивали, когда он угощал, суля ему золотые горы, посылали за водкой, очень ценили его трудолюбие, каждый бригадир старался переманить его к себе в конюшню ночным сторожем, ибо лошадей он любил страстно, и всегда у него животные были ухожены, и в конюшне все сверкало и блестело от чистоты, он буквально вылизывал языком денник, и у иной хозяйки в квартире нет такого порядка, как у Ивана Николаевича в конюшне. В доску разбивался он перед наездниками, чего только для них не делал: и рыбу красную им по знакомству доставал, и дарил им за здорово живешь дорогие подарки, и за грибами их возил на выходные дни к себе в деревню, поил и кормил их на собственную зарплату, ничего не помогало, не принимали его наездники серьезно и обманывали напропалую. Пообещают выиграть в заезде и даже точно скажут, сколько нужно поставить денег в заезде и от какой лошади, Ваня-Ваня убухает в подсказанную лошадь всю зарплату, а она даже и не думала ехать на выигрыш, плетется где-то в хвосте, а когда после бегов он робко заикнется, как же это так получилось, то ему без зазрения совести врут:
— Лошадь не заладила ходом, споткнулась… — А лошадь животное бессловесное, у нее не проверишь, врет наездник или говорит правду, а то и вообще не сочтут нужным объясняться перед ним, бросят лишь на ходу: — В следующий раз отмажемся… — и дело с концом.
И он верит как ребенок, ждет этого другого раза, а в другой раз опять происходит какая-нибудь оказия, и так изо дня в день, из недели в неделю, из года в год, как в сказке про белого бычка. Слишком добр и доверчив Иван Николаевич, вот наездники и не принимают его всерьез, а на бегах нужно быть законченным подлецом, чтобы с тобой считались, не говоря уже о том, чтобы иметь власть и силу управлять наездниками. И такие люди на ипподроме есть. Но чтобы быть таким человеком, нужно иметь большие деньги, не сотни, и уж, конечно, не десятки, а тысячи, Ваня-Ваня таким богатством не располагает, а раз так, то его и обманывают почем зря и все кому не лень. Случалось, правда, когда кто-нибудь из наездников пожалеет Ивана Николаевича, подскажет ему темную лошадку — и он выигрывал крупную сумму, пятьсот, а то даже и тысячу рублей. И тогда Ваня-Ваня пирует: пьют во всех конюшнях, пьют соседи по несчастью на трибуне, а протрезвев, он вдруг обнаруживает, что от его выигрыша ничего не осталось и он снова пустой как барабан, и снова те, кто еще вчера пил вместе с ним, отворачиваются от него, если он вдруг обратился к ним за помощью.