Купец. Как с чем! Да нынче что?
Прохор Гаврилыч. А что?
Купец. Первая пятница на этой педеле. Ну, вот и честь имеем поздравить.
Прохор Гаврилыч. Ах ты голова! Маменька, каков молодец!
Анфиса Карповна. Поезжай ты поскорее!
Прохор Гаврилыч. Маменька, я понимаю. Вот сейчас и поедем.
Купец. Прикажете?
Прохор Гаврилыч. Наливай!
Анфиса Карповна. Этому конца не будет!
Прохор Гаврилыч и купец пьют.
Прохор Гаврилыч (встает и подходит к матери; в это время купец еще наливает по рюмке). Маменька, я вижу, что вы обо мне заботитесь, и чувствую это. Пожалуйте ручку! (Целует руку.) Я грязную жизнь веду, – я это понимаю; какой же матери это приятно! Ну, я и оставлю. Женюсь и оставлю. Вам не угодно, чтобы я такую жизнь вел, ну, я и оставлю. (Опять целует руку.) Я для вас все, что вам угодно.
Анфиса Карповна. Дай-то бог!
Прохор Гаврилыч (подходит к столу и пьет). Я уж сказал, маменька! У меня сказано – сделано.
Купец. А я тебя, барин, вчера долго ждал. Я с вашим сынком теперь, сударыня, все равно что неизменное копье: куда он, туда и я. Вот уж другую неделю с ним путаемся, расстаться не могу, все и ездим вместе. Коли он по делу куда зайдет, я на дрожках подожду либо в трактире посижу. А глядишь, к вечеру-то кулечек захватим, да и за город махнем, на травке полежать. Под кустиком-то оно приятно.
Прохор Гаврилыч. Мы и нынче с тобой вместе поедем.
Анфиса Карповна. Ты с отцом поедешь.
Прохор Гаврилыч. Ну, что ж! Он за нами поедет. Ты подожди в трактире! Я оттуда скоро. Что там долго-то делать? Посидим, поговорим, да и кончено дело. Там ведь сухо; кроме чаю, ничем не попотчуют. Да и разговаривать-то с ними, из пустого-то в порожнее пересыпать, тоже скука возьмет.
Купец. Канитель… (Наливает себе и Прохору Гав рилычу.)
Прохор Гаврилыч (пьет). Уж именно, брат, канитель.
Анфиса Карповна (умоляющим голосом). Проша!
Прохор Гаврилыч. Маменька, я чувствую. Что у меня – каменное, что ли, сердце-то! Я ведь понимаю, что вам эта жизнь не нравится, и мне она не нравится. Вы находите, что грязно, – и я вижу, что грязно. Вижу, вижу, маменька. Вам не нравится, ну я и оставлю: я для вас это удовольствие сделаю.
Анфиса Карповна. Что же не оставляешь?
Прохор Гаврилыч. Маменька, оставлю. Уж будьте покойны, оставлю, и в рот не буду брать.
Купец (наливая). Зачем совсем оставлять!
Прохор Гаврилыч (берет и пьет). Нет, я, брат, совсем оставлю. Только, маменька, нельзя же вдруг.
Купец. Даже вред может быть от этого.
Анфиса Карповна. Как же ты к невесте-то поедешь?
Прохор Гаврилыч. Маменька, я себя знаю. Надобно так к невесте ехать, не то чтобы пьян, это уж скверно; а чтобы фантазия в голове была. Что я без фантазии буду с ними, маменька, разговаривать? Об чем? Кабы я знал что-нибудь или читал книги какие, тогда бы другое дело. Значит, мне фантазия и нужна.
Купец. С фантазией лучше.
Прохор Гаврилыч. Я без фантазии с женщинами никогда и не разговариваю; мне как-то робко подойти. А как есть маленькая фантазия, так откуда смелость возьмется!
Входит Орест, ставит бутылку на стол, а пустую уносит.
Анфиса Карповна. Сходи наверх, скажи барину, что пора ехать.
Орест. Они не могут.
Анфиса Карповна. Отчего?
Орест. Я из передней-то отлучился ненадолго, а они унесли бутылку да, должно быть, ее и кончили.
Анфиса Карповна. Тиранит он меня! Хоть вы-то поезжайте.
Прохор Гаврилыч. Мы, маменька, сейчас. Ну-ка, на дорожку. Орест, вели лошадь подавать!
Орест уходит.
Купец. И по закону следует. (Наливает.)
Прохор Гаврилыч. А где такой закон? Где он написан? (Пьет.)
Купец. Да хоть он и не написан, а всякий его исполняет.
Прохор Гаврилыч. Ну, какие же у тебя планы? Куда мы с тобой нынче вечером?
Купец. А какие планы? Планы у меня вот какие: перво-наперво в Марьину рощу съездить засветло; а оттуда по дороге в Ельдораду.
Прохор Гаврилыч. Ну, хорошо. Я недолго пробуду, часу до девятого, не больше.
Анфиса Карповна. Да поезжайте! Лошадь дожидается.
Прохор Гаврилыч. Сейчас, маменька. Надобно же столковаться-то; а то там рассуждай после, куда ехать, а время-то идет.
Купец. Это настоящее дело-с.
Прохор Гаврилыч (встает). Ну, поедем! Прощайте, маменька! (Целует руку.) Видите, маменька, я еду. Я для вас все… Что прикажете, то я и сделаю. Вот теперь я себя чувствую, что я могу разговаривать. Я теперь об чем хотите… А без фантазии просто смерть, рот боишься разинуть. (Нагибается к матери.) А вы, маменька, не беспокойтесь насчет того; там все кончено. Ну, то есть насчет Оленьки… Вам Пульхерия Андревна насплетничала, вы огорчились этим; я сейчас же понял, что вам это неприятно, ну и кончил все. Я из вашего лица заметил, что вам неприятно, ну я и кончил.
Анфиса Карповна. Ну и хорошо.
Прохор Гаврилыч. Кончил, кончил. Прощайте! (Целует руку.)
Купец. И посошок на дорогу. (Наливает.)
Анфиса Карповна. Какой еще посошок?
Купец. Уж без этого нельзя-с.
Пьют.
Прохор Гаврилыч (взяв шляпу). Маменька, прощайте!
Купец. Прощения просим, сударыня! Вы нас извините; потому, как, собственно, мы из расположения, а не с тем, чтобы что-нибудь дурное. (Кланяется.)
Прохор Гаврилыч (уходя). А вы, маменька, насчет того не беспокойтесь. Я вам сказал – так оно и есть. Кончил я все, кончил.
Уходят.
Анфиса Карповна. Ну, слава богу, уехали! Ну, вот надо бы прогнать этого купца, а как его прогонишь?- нужный человек! Что делать, должность такая. Она бы служба-то и не трудна, да вот этим-то уж очень тяжела – знакомством-то. Тяжелая служба! Ты его стараешься как на путь наставить; а по службе-то он должен вот этакую компанию водить. Не водить компанию – не иметь доходу; а водиться с ними, так сопьешься с кругу. Вот тут как хочешь и раскидывай умом. А матери-то и то больно, и другое не сладко. Деньги-то, знать, никому даром не достаются.
Входит Пульхерия Андревна.
Это еще какими судьбами!
Анфиса Карповна и Пульхерия Андревна.
Пульхерия Андревна. Вы не удивляйтесь! Хоть мы с вами и поссорились, но я все-таки всегда желала вам добра и никогда вас не могу променять на мещанку какую-нибудь. А теперь выходит такое дело, что я должна вас предупредить; потому я и думаю, что лучше мне позабыть все, что между нами было. По крайней мере вы из слов моих увидите, сколько во мне благородства против вас.
Анфиса Карповна. Покорно вас благодарю.
Пульхерия Андревна. Потому что как бы мы с вами ни ссорились, а вы всегда дороже для меня, по своему званию, какой-нибудь мещанки.
Анфиса Карповна. В чем дело-то? Я вас не пойму.
Пульхерия Андревна. Дело в том, Анфиса Карповна, что есть люди, которые, при всем своем ничтожестве, много об себе думают и много себе позволяют. Но по глупости своей, которая в их круге врожденная, не могут никак скрыть своих хитростей.
Анфиса Карповна. Вы уж очень мудрено говорите.
Пульхерия Андревна. Кажется, вам бы можно понять; теперь же у вас такое дело, которое требует с вашей стороны осторожности и оглядки.
Анфиса Карповна. Что же такое за дело? Что я хочу сына женить, так это дело очень обыкновенное.
Пульхерия Андревна. А ежели есть люди, которым это очень не нравится?