Старый друг
Нежный звон колокольчика пронёсся по комнатам, отражаясь от полированной мебели, и почти заглох, запутавшись в толстенном ворсе персидских ковров. Но чуткое, не по годам, ухо поймало этот едва слышимый сигнал, и старик медленно поднял изъеденные морщинами веки. Комнату опутывал столь плотный сумрак, что даже свет огромной настольной лампы не мог пробиться к противоположной стене кабинета. Яков Петрович Куликов, профессор и недавний лауреат Нобелевской премии, сощурил глаза. Поблескивающие золотом циферблата огромные напольные часы показывали без пяти четыре. Старик почмокал сухими губами, размышляя, приснился ему звук, или он всё ещё не проснулся. Но повторившийся мягкий звон настойчиво убедил в своей реальности. Яков Петрович окончательно проснулся. Поднялся, кряхтя, распрямил поясницу и двинулся в сторону прихожей. Уже оказавшись в двух шагах от входной двери, глянул на себя зеркало. И здраво рассудив, что годы не красят никого, отодвинул собачку замка. На пороге стоял старик. На шапке и пальто были уже наметены целые сугробы, а сверкающие льдинками седые усы и борода были столь густы, что первая мысль, вспыхнувшая в голове - пришёл Дед Мороз. Усмехнувшись сказочной аналогии, Яков Петрович широко распахнул дверь и даже попытался закричать: - Лёшка!.. - но комок в горле перевёл радостный возглас в хрип. - Яша... Ну, здравствуй! Яков Петрович впустил степенного гостя, помог снять заснеженные одеяния. Они несколько секунд смотрели в глаза друг другу, отмечая насколько каждый постарел. - Яша... Сколько ж лет? - голос седовласого бородача был необычайно густ. - Двадцать девять, Лёша. Двадцать девять лет мы не виделись, - и Яков Петрович часто заморгал, пряча сбежавшую слезу в густой сети морщин. И старики обнялись. Они прошествовали через небольшой холл в гостиную, уселись в огромные плюшевые кресла стародавнего фасона и предались неспешному перебору воспоминаний... - Надо же... Я ведь помню ваш старый дом, - Алексей Иванович обвёл взглядом гостиную, - И этот ты построил практически точь-в-точь... - Ну, не совсем. Тут всё же три этажа. А подвал у меня какой! Я тебе ещё покажу свой погребок. Надо же откупорить так долго ждавшие тебя бутылки! - Яша! Я же тебя предупредил, что я только проездом. В полночь нужно быть на вокзале. Вот буду возвращаться, так и быть погощу у тебя обязательно. - “Погощу, погощу”, - передразнил Яков Петрович, но в дребезжащем обидой голосе Алексей Иванович явственно услышал неподдельную горечь грядущего расставания. - Обещаю, Яша. Я же тебе говорил, что еду правнучку посмотреть. Знаешь, как я выкручивался, чтобы в конце года отпуск получить? - Прости, я знаю, - Яков Петрович сник, - Я ж понимаю. Не на облаке живу. Сейчас с работой везде сложно. Вон ты сединой уж когда покрылся, а всё на заводе своём. - Да... Яша... Но, у тебя хоть и дом в три этажа, а что-то беззаботность в твоих глазах не сквозит. Да и Нобелевскую за просто так не дают. Я хоть и малограмотен в сравнении с тобой, но за успехами друга детства слежу. Ладно! - Алексей Иванович хлопнул ладонью, - Давай по рюмашке! - Вот это дело! - Яков Петрович нажал на браслете кнопочку, - Сэм, подойди пожалуйста.
Буквально через две секунды двери в гостиную распахнулись и перед стариками возник шимпанзе. Обезьян деловито оглядел стариков, щёлкнул тумблером на миниатюрном ошейнике. - Здравствуйте! - Сэм, познакомься. Это мой старинный друг - Алексей Иванович. А это тот самый знаменитый Сэм, - представил вошедшего примата Яков Петрович Алексей Иванович так смутился при виде знаменитой на весь мир разумной обезьяны, что незамедлительно вскочил и молча поклонился. Сэм тоже изобразил что-то в виде поклона и повернулся к Якову Петровичу. - Сэм, дружище, будь любезен, принеси нам бутылочку красного. Из правого винного шкафа. Ну, ты знаешь, вино для особых случаев. - Сейчас, - и шимпанзе скрылся. - Да... - протянул Алексей, - Сколько я не читал о твоих открытиях, но не думал, что увижу воочию. А вот надо же... Сэм принёс вино. Старики перебросились с ним несколькими фразами. После чего, шимпанзе степенно откланялся и сообщив, что завтра ему рано вставать, покинул гостиную. Яков Петрович молча наблюдал за старым другом. Алексей Иванович некоторое время боролся с эмоциями, а потом выпалил: - А ведь он не просто говорил! Я же смотрел ему в глаза. В глаза! Это глаза человека! - он замолчал на несколько минут, затем совершенно другим голосом продолжил, - Знаешь, Яша, я ведь тебе завидовал, страшно завидовал. Вот тебе крест! И прости мою душу грешную, но я не верил во всё, что ты делаешь. Когда высмеивали твои статьи, я даже по началу радовался. Но потом мне даже жалко тебя было. Все эти твои россказни, что разум не свойственен исключительно хомо сапиенсу, были тогда столь непривычны, что насмешки над тобой в прессе походили на издевательства над несчастным больным. Уж прости меня, если сможешь, мы ведь с тобой друзья детства, учились в одной школе, столько всего пережили... Яков Петрович поставил бокал, откинулся в кресле: - Лёша, я всё понимаю. И прощать мне тебя не за что. Сам посуди, ну и что, что мы учились в одной школе? Учились оба на отлично. Но пути разошлись. Каждый выбрал свою судьбу. А то, что ты мне завидовал... Так я тоже тебе страшно завидовал. Да. Не удивляйся. У тебя семья, у меня никого. Да и что мне твоя зависть? Мне такие палки в колёса вставляли, что мог запросто себе шею свернуть. Так что не казнись попусту. В гостиной надолго повисла тишина.