Выбрать главу

– Смотри! – сказал он Пыркину. Пыркин быстро обернулся. Велосипедист уже подъезжал к ним.

Тот же велосипедист. В черном блестящем плаще, в пожарной каске, надвинутой на уши, и в черных очках, отчего его лицо казалось маленьким.

– Эй, Марфута! – крикнул он. – Подержи велосипед.

– Я сам, сам, – отозвался Пыркин.

Он сбежал по ступенькам и затрусил к велосипеду.

– Марфута, – сказал велосипедист, – я тобой недоволен. Неужели все еще генералу верность хранишь?

– Храню, – ответила Марфута.

– А ведь я тебя в Париж отвезти могу, – сказал велосипедист.

– Кишка тонка, – сказала Марфута.

Велосипедист сошел с велосипеда. Пыркин держал машину, как боевого коня, за сиденье. Переднее колесо было с него ростом.

– Показывай, какого полку у вас прибыло, – спросил велосипедист.

– Малолетки, – сказала Марфута.

Из бытовки вышел и Партизан.

– Я бы завтра с докладом пришел, – сказал он.

– Велели сегодня. Есть мнение, что вы заманили к себе чужих людей.

– Это еще почему? – обиделся Партизан. – Они же добровольно.

– Не скажи, – возразил велосипедист. – Я этого парнишку наверху видел у метро. Видел я тебя?

– Не знаю, – сказал Егор. – Вас же угадать нельзя.

– Дурак, меня угадать надо обязательно. Я же исполнитель.

Велосипедист обернулся к Партизану:

– Документы должны быть в порядке.

– Послушай, Грымза, глаза твои пустые, – сказала Марфута. – У прокаженных не спрашивают билетов на бал.

– Ты не намекай, – ответил велосипедист. – Все должно быть путем. Их должны в книгу занести. А где вторая персона?

– Люська, выходи, – сказал Пыркин. – Власти желают сделать с тебя фотографию.

– Значит, ты... – Велосипедист откинул полу плаща. Мешка с головой под плащом не было. – Ты будешь у нас Георгий Артурович Чехонин, возраст шестнадцать лет...

Странно было это слышать. Значит, о нем все известно?

Вышла Люська. Она явно боялась велосипедиста.

Велосипедист записал данные Егора, кое о чем спросив его для уточнения. Потом обратился к ней:

– Тихонова, Людмила Георгиевна. Двенадцать лет. Порядок должен быть во всем.

Записав, он спросил у Партизана:

– Значит, оставляете их при себе?

– Конечно, – сказал Партизан. – У меня совсем людей не осталось.

– Да, ты прав, – согласился велосипедист. – Нельзя форпосты оголять. Может, тебе еще людей подошлют. Но если подошлют, считай, что молодежь отберут. Сам понимаешь, молодежь к нам редко попадает, молодежь на вокзале требуется. Император невесту ищет. А так чего нового?

– Там вон, за рекой, – сказал Пыркин. – Наблюдают.

– Чего ж ты сразу не сказал! – рассердился велосипедист. – Это же главнее, чем ваш Новый год. Сколько их там?

– Двое с биноклем, – сказал Пыркин.

– Вот это я доложу.

Он взобрался на велосипед и медленно поехал по набережной, глядя на тот берег, видно, надеялся увидеть наблюдателей.

– А на том берегу кто был? – спросил Егор.

– Плохие люди, – сказала Марфута.

– Плохие люди, – повторила Люська. – Это же надо – всюду плохие люди.

– От этого никуда не денешься, – добавила Марфута. – Куда ни кинь, всюду встречаются фашисты. Не добили мы их.

– Я не знаю о фашистах, – возразил Партизан. – Не было в мое время фашистов. Но для меня есть большевики, порождение темных сил. Ох, сколько я их пострелял!

– А потом пошел на службу фашистам! – сказала Марфута.

– Я сюда пошел на службу.

– А если бы не сюда, наверняка бы ушел к фашистам, как генерал Власов!

– Вот так они каждый день, – сказал Егору Пыркин. – Не понимают, что все это – история, материал для изучения. Но, к сожалению, человечество совершенно не умеет извлекать уроков из прошлого. Через десять лет сюда завалится новенький и удивится, кто такой президент Буш.

– А кто это такой? – спросила Люська.

– Вот видишь!

Война между Партизаном и Марфутой между тем утихала. Марфута вспоминала о Сталинграде, а Партизан обвинял Троцкого в расстрелах и зверствах. Марфута торжественно объявила, что Троцкого убрали. Потому что он был фашистским шпионом...

Егору и на самом деле было неинтересно, о чем собачатся привидения. Он думал о том, что, наверное, на настоящей Земле появился второй Егор, пришел домой и сейчас спит, не вспоминая о магнитофоне. «А если это и не так – все равно мы привидения. Они старые привидения, а мы с Люськой новые привидения. Глупо». Вот Егор всегда хотел стать археологом, находить забытые цивилизации, спасать их от забвения. Серега, который еще не решил, кем станет, смеялся над Егором за то, что тот хочет копаться в старых могилах, – это не занятие для человека XXI века. Ничего Серега не понимал – археология самая оптимистическая из наук. Она спасает память человечества. Егор много читал исторических книг и записок археологов. Знаете ли вы, какое счастье – заглянуть в гробницу Тутанхамона, которую пощадили древние грабители? Понимаете ли, что значит развернуть берестяную грамоту и увидеть слова, написанные тысячу лет назад, – детские каракули или приглашение на свидание. «Ничего ты, Серега, не понимаешь». А тот отвечает: «Ты, Егор, готовишься в охотники за привидениями». Вот почему Егор вспомнил Серегу. Ведь история не может остановиться.

– Что Марфута имеет в виду под плохими людьми? – спросил Егор.

– Каждое общество, даже общество призраков, – рука Пыркина дернулась в направлении откоса, где на них напали призраки, – даже общество призраков стремится к организации. Таким образом оно защищает себя. Понимаешь?

– Понимаю, проходили, – сказал Егор.

– Некоторые проходили, а другие самый нужный урок проспали. Продолжаю: каждое общество за пределами первобытной стаи делится на вождей, воинов и землепашцев. Одни командуют, другие защищают или нападают, третьи обеспечивают прибавочный продукт. Так и здесь. Это еще до меня случилось. Может, тысячу лет назад...

– А давно этот мир существует?

– Не перебивай преподавателя. Мир этот существует неведомо с каких пор. Здесь нет часов и даже солнца и небесных тел, которые помогают понять время. Вижу в твоих глазенках очередной вопрос и спешу удовлетворить твое любопытство. Здесь времени нет. Нет минут, часов и даже самой жизни. Но ты можешь договориться со мной, что песок высыпается вниз, допустим, за десять минут. Мы и пользуемся таким счетом. Можешь услышать: «Приду через один песок» или «Приду через три песка». У нас тоже есть, я из аптеки унес – страшный дефицит.