Для чистоты эксперимента Лорканн проверил ещё выбитый клык и один из дальних зубов. У мальчишки была красивая улыбка. И будет.
А ещё у него будет репутация, могущая сохранить жизнь иногда вернее крепких кулаков.
Память тела, когда Лорканн спросил ушко и челюсть, подсказала, что Бранн оборонялся, но без магии и почти без сил не вытянул один против пятерых.
Что мальчишка делал на той пустынной улице, Лорканну было глубоко все равно. Никто в Золотом городе не имеет права трогать его внука хоть пальцем, иначе лишится не руки — головы.
— И смотреть в зеркало, когда лечишь собственные уши, разума у тебя, похоже, не хватает, — ворчанье и хруст: что плохо срослось, лучше переломать заново, хотя вся душа сопротивлялась нанесению вреда воронёнку.
Лорканн в очередной раз поразился собственному мягкосердечию, распределил магические потоки: на ушко и два новых зуба, прислушался к ровному дыханию, погладил по перьям-волосам. С удивлением признался себе, насколько в своей каменной скорлупе отвык чувствовать мир на ощупь. Бранна хотелось прижать к груди и не отпускать больше никогда. Чтобы ему не причинили вред. Чтобы он не пострадал. Чтобы рядом был кто-то, кого Лорканн действительно любил — как свою семью.
И пока — до темноты — Лорканн мог себе это позволить. А потом, о, потом… Похоже, неблагие стали забывать, кто действительно спас их город, кто был страшнее Семиглавого змея, кто был хитрее и коварнее всех глав Домов вместе взятых. Кто сумел удержать власть и её единство после смерти Счастливчика! Иногда легенды прошлого оживают.
И сегодня будет именно такая ночь. Истинно неблагая ночь.
Бранн, прижатый к груди, спал тихо и очень уютно, сопел в шею, льнул к деду весь, кажется, неосознанно понимая, откуда распространяется тепло, разворачивался грудью навстречу и старался скрыться под руками. Лорканн с необычным щемящим чувством разглядывал доверчиво жмущегося внука, гладил по голове, осматривал поистрепавшиеся, хоть и чистые рукава, с удивлением хмурился на босые ноги, прислушивался к воронёнку в целом, стараясь доискаться эха: что с ним произошло.
Эхо отражаться не желало: вся магия, которая накатывалась на Бранна, уходила, впитывалась, усваивалась без остатка, истощение было слишком сильным. Лорканн в очередной раз перехватил внука поудобнее, вытянул ноги, опустив их ниже площадки постамента, за край, невидящим взглядом уставился на набивший оскомину вид фонтанов-чаш. Надо было дождаться темноты.
Вечерело медленно, в воздухе звенели осколки воспоминаний, сталкивались фразы, шептал отзвук событий — первое появление Семиглавого, свадьба Счастливчика, свадьба Лорканна, открытие, которое являлось открытием исключительно для упертых, не желающих никого слушать детей Дома Первой стихии, что отмахавший полузабытый ящер размером с теленка теперь спокойно может пожечь весь город. В попытке этот город защитить.
Старый грифон усмехнулся — та, довольно старая шутка была великолепна. Собрать всех виднейших магов в одно место, совершенно не подозрительно избавиться махом от соперников на могущество и от монарха, занимающего трон… И — ах, как бы ему хотелось, чтобы эту шутку выдумал кто-то живой. Кто-то, кого можно было бы потом найти черному от копоти и ран, опустошения и скорби выжившему грифону. Но нет, судьба тоже имеет чувство юмора.
Теперь ему оставалось наблюдать, как падальщики сидят в Парящей башне, а воронёнка чуть не об мостовую раскатывают змееголовые! Лорканн шумно вздохнул, придерживая ярость до поры, заявляться в гости тоже нужно уметь! Следует обставить визит лучшим образом.
Чтобы запомнили даже те, у кого мозгов нет от рождения.
Солнце догорало последними лучами на кронах деревьев и шпилях башен, полностью светился только шпиль Парящей, так на то она и Парящая, когда змей вздохнул в первый раз. По телу прошла дрожь, чешуйки прижались и оттопырились с новой силой, однако барельеф все ещё был барельефом. И страшно бесился от этого — накапливал злость. Каждый вечер начинался для него с момента пробуждения и неподвижности, чтобы змей не забывал: он пленник, выполняющий древнюю службу.
На Лорканна накатила волна знакомой ярости, ничуть не уступающей его собственной, и от этого стало легко. Можно было начинать.
========== Часть 2 ==========
Памятник, вспомнивший сегодня, что под камнем до сих пор настоящий живой ши, приподнял воронёнка, мягко отнял руки внука от своей шеи, с горечью услышал печальный вздох, погладил по голове, привстал и усадил Бранна на свое место. Никто его не найдет и не сможет причинить вред.
Пришлось повторить это себе пару раз.
Змей готовился сорваться, вглядывался как мог в небо, мечтая воспарить над городом, проклиная неблагого мага, который по странному стечению обстоятельств сегодня собирался Семиглавого использовать. Лорканн усмехнулся про себя, прошел почти под самым брюхом летучего гада, незаметный в каменном доспехе памятника, неощутимый и невидимый до тех пор, пока змей не посмотрит ему в глаза.
За пределами парка дышалось, конечно, не так вольно, но воздух почти без магии странным образом бодрил, заставлял подбираться, прислушиваться, внимать засыпающему городу на другом уровне — самом первобытном. Лорканн вслушивался в стихии.
Это не было собственно магией.
Это было его сущностью.
Воздух, родной воздух отвечал охотно, очерчивал городские крыши, свистел в печных трубах, шарил по дорогам и улицам в поисках родной Лорканну крови: сначала требовалось выяснить, насколько сильно Бранн пострадал первоначально. А потом найти тени змееголовых ублюдков и выискать их в столице Неблагого двора.
Вслед за воздухом отозвался огонь, пытающийся прилипнуть к каменным ладоням, феечки в фонарях тревожно заметались: обращение к чистой стихии заставляло их сиять необыкновенно ярко, светиться и мигать. Фонари, выстроенные ещё в его бытность придворным магом, рисовали огромную руну: захватить Золотой город кому бы то ни было не представлялось возможным, пока руна была цела. Даже Семиглавый не разбил все подчистую, хотя резвился каждую неблагую ночь и каждый неблагой день.
Лорканн удовлетворенно усмехнулся и пошел вдоль ряда фонарей, но не по освещенной дороге, а вдоль домов. Шаги гулко раздавались по подворотням и опустевшим проспектам, летели вдоль окон и стен. Семиглавый, конечно, не глухой, потом можно будет идти потише, а пока грифон наслаждался сгущающейся атмосферой тихого ужаса.
Кто-то тяжелый шел по улице.
И даже бестолково мечущиеся в своих фонарях феи не могли его разглядеть.
И жители еще не подозревали, до чего веселой будет эта ночь.
Радостное предвкушение сменилось жгучей яростью, когда воздух принес на хвосте тот самый запах крови, узнаваемый, особенно оттого, что редкий. Чтобы пустить кровь самому Лорканну, требовалось быть как минимум Мидиром (интересно, жив ли до сих пор благой волчара?) или Айджианом (наверняка, щурится и по сей день!), сын Лорканна в схватках участия не принимал, скрываясь в пугающей тени отца, а дочь, похоже, сложила-таки голову на окраине благих земель, погнавшись то ли за славой, то ли за драконами. Про Джоков грифон не хотел даже думать, Линнэт всю жизнь провела во дворце, а вот Бранн…
Лорканн тяжко вздохнул, не удержался и покачал головой.
Бранну вечно везло и перепадало. Что это было за проклятье, бросил попытки разобраться даже он сам, оставив причину на волю старых богов и греша на неудачное положение звезд при рождении вороненка в столь любимом мальчишкой небе. Факт оставался фактом: с равной вероятностью Бранну или везло, или не везло, но в любом случае — больше прочих.
Солнце почти скрылось за горизонтом, Город отражений проявился над головой, а Лорканн, наконец, обратил внимание, что его сопровождает извивающаяся полоса какого-то, явно магического, рисунка. Что, несомненно, было делом рук одного скрытного внука. Линия тянулась, раздваивалась, ветвилась, охватывала кварталы, и дед начинал понимать, отчего его внук находится в столь безобразном состоянии по части магии.