Но вот они пришли. Серебряная Ласка жила на дне широкой балки, поросшей невысокими елями и берёзами. Странное место, к тому же удалённое от основного стойбища, где хижины теснятся друг к другу.
Впрочем, тут Хоши был с ней согласен — он тоже не любил быть среди большого скопления народа. Её дом, как и многие здесь, был сделан из жердей и покрыт в несколько слоёв шкурами — охотничьими трофеями её деда, отца, двух мужей, а теперь и сына. В отличие от примитивных убежищ в виде жердей воткнутых в землю, придавленных камнями снизу и связанных в пучок сверху, её жилище имело вертикальные стены и коническую крышу, что представляло его обитателям гораздо больше места внутри. Сам дом был построен в виде неровного овала. Просто тот, кто его задумал, ещё не умел чертить на земле ровные круги.
Дети убежали вперед, и теперь острый слух Хоши различал их разговор с матерью.
— Мама, мама! — Радостно зачирикала Снежная Ласка. — Мы привели Хоши, он вылечит тебя!
Голоса Маленькой Росомахи не было слышно, но Хоши представил себе, как он стоит рядом и кивает с серьёзным видом.
— Вы привели Хоши? — Раздался голос Серебряной Ласки, который он узнал, несмотря на произошедшую с ней за эти годы перемену. — Зачем вы это сделали? Мне уже лучше.
Лучше! Хоши по голосу слышал насколько ей лучше! Таким тоном иногда говорят покойники, когда ему приходится беседовать с ними, чтобы узнать что-нибудь скрытое от живых.
— Ты не рада видеть меня, Ласок? — Спросил шаман, входя в необычную высокую дверь, где надо было всего лишь наклонить голову, чтобы пройти, а не становиться на четвереньки.
— Я рада видеть тебя, Хоши! — Ответила Серебряная Ласка, и он понял, что она действительно рада. — Проходи, садись к огню, будь моим гостем!
Огонь в очаге, разложенном посреди жилища, полыхал вовсю, несмотря на тёплый зимний день. Вероятно, больная страдала от холода.
— Пусть твои дети пойдут, погуляют. — Сказал Хоши, присаживаясь у ложа, на котором лежала хозяйка.
Серебряная Ласка сделала знак рукой и детей, как ветром сдуло. Послушные! Но не похоже чтобы мать была с ними сурова. Значит, любят и стараются угодить, сделать приятное той, которая дорога им.
Хоши долго молча, вглядывался в знакомое и незнакомое лицо этой женщины.
Он встретил её впервые, когда ей было семь, и пока ей не исполнилось двенадцать, они были неразлучны. В двенадцать она «умерла», как девочка и «родилась», как девушка. Хоши сам провёл обряд, и хотя ритуальный нож едва коснулся горла его маленькой подружки, он вспомнил, как сжалось тогда его сердце, как будто её не стало на самом деле.
Но ведь это отчасти было правдой, но умерла не сама девочка, а её прежняя свободная или почти свободная жизнь. Зато родилась другая жизнь — жизнь девушки по имени Серебряная Ласка, которая ко многому её обязывала. Эта жизнь была совсем не такой, как раньше. Ласка проводила теперь больше времени не с ним, а со старухами племени, которые учили её быть женой и матерью, рассказывали, ухитрившейся дожить до совершеннолетия девочке, различные женские секреты. Лишь изредка ей удавалось сбежать от них, и тогда они опять гуляли, как раньше, и он рассказывал ей о мирах подземных и надземных, о населяющих эти миры тёмных и светлых духах, похожих и совершенно не похожих на людей. А ещё, о загадочном, неназываемом божестве, создавшем этот мир и населившем его странными существами, самое странное из которых — человек.
Она хотела знать всё, но он не думал ей всего рассказывать, это было просто невозможно. Сам он, чтобы стать шаманом, провёл двадцать лет в лесу, в полном одиночестве, постигая из первоисточника тайны мироздания, а потом столько же учился у опытнейших шаманов своего племени и в окружающих дружественных племенах. Нет, он вовсе не стремился передать свои знания Серебряной Ласке. Он просто развлекал этого умненького, симпатичного ребёнка.
— А ты совсем не изменился. — Сказала Ласка, улыбаясь старому другу. — Я боялась, что ты превратишься в такую развалину, что и смотреть будет страшно. А ты вроде даже помолодел.
Хоши улыбнулся. Ему нравилась её лесть, которая к тому же была отчасти правдой. Он и в самом деле не менялся уже много лет, оставаясь стариком в памяти самых старших из племени.