— Тута он никогда не узнает, — указал он на икону. — Тут, брат, «у Христа за пазухой», никто не узнает.
— Давай-ка, брат, дернем еще по одной. — И он налил.
Я отнекивался. Он настаивал:
— Теперь ночь, ляжешь спать.
— Нет, мне надо еще два часа пробыть на посту в госпитальном дворе у часовни.
— Ну, будет теплее на часах-то. Выпить, брат, это самое лучшее дело. И царь Давид сказал: «И вино веселит сердце человека» А он, брат ты мой, был не дурак-то.
Мы выпили еще по одной.
На кухонном столе лежало какое-то только что ободранное маленькое животное. Повар взял большой кухонный нож, принялся потрошить его.
— Видал этого зайца? — спросил он.
— Как будто и не похоже вовсе на зайца, — сказал я.
— Ну, что ты, рази не видел этаких зайчат?..
— Похоже на кошку.
Он засмеялся:
— Она самая и есть.
Я вытаращил глаза.
— Вы едите и кошек?!.
— Да не мы, а Асмодей… — Он плутовато ухмыльнулся: — Вишь ты, какое тут дело: раз я принес с базара зайца, а сам прилег: выпил, грешным делом. Встаю, хвать, зайца мово нет как нет. Я туды, сюды, на двор; вижу собака ножки от мово зайчика доедает… Что тут делать, думаю, беда. Узнает Асмодей, засечет… А тут, вижу, сидит кот, пригорюнившись этак, и смотрит, какая, мол, хорошая штука — и псу попалась. Я и давай котика манить. Отогнал пса, взял ножку и предлагаю коту-то. Иди, мол, покушай, голубчик-куманек, пес разэтакий не дал тебе полакомиться… Котик мой смотрит и боится: хочется и колется. Но подошел, наконец… Тут я его цап-царап и сюды… Зажарил с хорошей приправкой и подал на стол. Асмодей поел, и говорит: «Николай, говорит, ты где зайца купил?» — «На базаре, говорю, ваше высоко благородие» — «Молодчага, всегда этаких покупай», г-рыт он. — «Слушаюсь, мол, ваше высокоблагородие, г-рю. Только он дороже стоит». — «Ничего, г-рыт, пусть стоит дороже, — г-рыт, я не постою», г-рыт… И с тех пор, как удается залучить котика, у меня выпивка, а у Асмодея хороший обед… И волк сыт, и коза цела… Ну, а што, не все равно, что зайчик, что кошка?
Мне стало противно до тошноты.
— А ежели полковник узнает? — спросил я, вставая и надевая шинель.
— А как он узнает? Никогда он не узнает. Ежели б у него жена, дети, ну — тогда другое дело. А то что: шлюха эта, экономка, так ведь она сама хлещет водку почище моего, да у меня же и прячет.
— «У Христа за пазухой»?
— Нет, туда я ей дорогу не показываю.
Полчаса спустя я опять был на посту. Полная луна ярко светила. Я шагал по госпитальному двору около мертвецкой. «Не знаю, для чего здесь поставили часового. Чтобы мертвецов не украли что ли?», подумал я.
Вдруг мне почудилось, будто кто-то стучит в окно мертвецкой. Я не обратил внимания и шагал дальше.
Стук повторился громче, я поднял глаза: мертвец смотрел на меня из окна мертвецкой и пальцем стучал в стекло… Я был уверен, что мне продолжает мерещиться. Всё-таки мне стало немного жутко… Вспомнил сказки о мертвецах…
«Бабьи россказни», сказал я себе. Встряхнулся и пошел бодрее, стараясь о мертвеце не думать… Не дойдя до окна, я остановился и стал прислушиваться. Ничего не было слышно. Я двинулся к окну… Мертвец опять застучал в окно, смотря прямо на меня. Я хорошо видел теперь его бледное лицо, он был в госпитальном белье и сидел на столе… По телу моему прошла дрожь, волосы на голове зашевелились… Я почувствовал себя как во сне, когда хочешь бежать от кошмара и не можешь, хочешь закричать и не можешь произнести ни одного звука… Видя, что я остановился, мертвец закивал мне остриженной головой, словно приветствуя.
Теперь я уже не сомневался в подлинности факта. И тем сильнее меня охватила жуть…
Я отпрянул от окна, схватил ружье и выстрелил вверх… Сильный треск отдался тройным эхом с трех сторон, прорвав окружающую тишину. Послышался гул шагов бегущих по коридору огромного корпуса, выскочили разводящий, двое солдат с ружьями и подбежали ко мне.
— Неужели воскрес!?. — сказал разводящий.
Сбежались караульный начальник, дежурный ординатор, фельдшер. Вошли в мертвецкую. Мертвец сидел на столе.
Я жестом указал на окно, в которое продолжал стучать и кивать головой мертвец…
Все были ошеломлены…
— Неужели воскрес!?. — сказал разводящий.
Сбежались караульный начальник, дежурный ординатор, фельдшер. Вошли в мертвецкую. Мертвец сидел на столе.
— Его сегодня ночью вынесли из третьей палаты, — удивился фельдшер.
— Ну и вынесли в обморке, — сказал врач, — а тут от холода он пришел в себя… Хорошо, что часовой дал знать, а то бы к утру он конечно замерз.
Его завернули в теплое одеяло и понесли в палату.
Я сменился и пошел домой…
На следующий день меня вызвал к себе Асмодей и подробно расспрашивал о том, что случилось ночью.
Я рассказал.
— Ну, братец ты мой, герой ты настоящий… Другой бы на твоем месте умер со страху…
И я по его лицу видел, что он бы на моем месте умер со страху: так суеверен он был и глуп.
— Ну, а на счет того, что ты мне ружья не дал, получишь награду…
Выйдя от него, я подумал:
— Теперь, пожалуй, мне можно проситься на побывку…
Глава XVII. «У Христа за пазухой»
Я стал обдумывать, каким образом приступить к ходатайству об отпуске. Это было дело не легкое. Прямо к полковнику я не имел права обращаться. Я должен был доложить по начальству, начиная с отделенного. Наш фельдфебель, старый суровый унтер, считал отпуска баловством и никогда не докладывал о них ротному.
«Обратиться прямо к Асмодею?..» думал я. — А вдруг он обозлится, почему «не докладывал по начальству?».
Наконец я все-таки решился обратиться к полковнику, а на всякий случай доложить и по начальству.
Но, когда я приблизился к дому, полковника, меня взяла оторопь, и я зашел посоветоваться к повару.
Он выслушал меня и сказал:
— Сначала мы дернем по одной «у Христа за пазухой», а потом рассудим, как быть с Асмодеем. — И он достал из-за иконы полную бутылку водки. — Свеженькая, брат, неначатая. Сегодня только принес. Молодец, что пришел к началу. Много мы не будем пить, раз, раз и готово. А когда от него придешь, мы уж тогда выпьем… Ты только слушай меня. Отпуск тебе будет, уж это я твердо знаю. Постараюсь для приятеля: уж так и быть. А сейчас я те дам такую закуску, что никакого духа водки не будет, как с гуся вода. — И подал моченый арбуз.
Мы выпили и закусили. Потом он дал мне стакан крепкого чаю:
— Поешь еще арбуза, потом выпей чай, а после закури. А я пойду к экономке, попрошу, чтобы она тебе помогла. Недаром же она у меня водку прячет. Долг платежом красен. Она хоть и того… он ее намедни тоже выпорол тут, одначе она же все-таки ему вроде как бы жена. Ну, он ей все-таки и уважит. Баба же она, как ни говори, а еще молодая. Ну, он ее и того, любит ее… — Повар вышёл.
Несколько минут спустя он вернулся.
— Ну вот, дело сделано; выкури всю цыгарку и иди к нему. Она уж там устроит. Вали, брат, и заходи после ко мне.
Просьба моя увенчалась успехом. Полковник не спросил даже, докладывал ли я в роте.
Выпив с поваром и прослушав несколько рассказов его о том, как ловко он об’езжает Асмодея и его экономку, я отправился домой.
— Вот он идет, — сказал мой хозяин, когда я переступил через порог, — вы все-таки дождались его, обратился он к сидевшей в комнате незнакомой мне женщине.
Лицо ее мне кого-то напоминало, точно я видел его когда-то молодым и красивым. По голосу и движениям видно было, что она еще молода, но постарела раньше времени.
Она оказалась моей землячкой, и я знавал ее молодой жизнерадостной девушкой. Она вышла замуж, но скоро мужа ее отдали в солдаты, и он пропал без вести.