Когда вышел указ не брать женатых, родители стали женить своих сыновей в отроческом возрасте и даже еще раньше. Скоро этот обычай так распространился, что все еврейское мужское население, кроме детей младшего возраста, оказалось женатым, и брать в солдаты стало некого. Тогда Николай I обязал еврейские общины круговой порукой: доставлять ежегодно определенное количество рекрутов по существовавшим тогда «ревизионным сказкам».
Этот указ явился страшным бедствием для евреев. Всей своей тяжестью он обрушился на трудящихся, на рабочих и бедняков. Он породил ужас, насилие и кровь.
Итак, каждая община по своему усмотрению, своими средствами производила рекрутский набор еврейской молодежи, вернее еврейских детей. Общиной избирались или назначались так называемые сдатчики, которые должны были доставить рекрутов в воинское присутствие. А так как правителями общины были только богатые, то дело сводилось просто к тому, что богатые отдавали в солдаты бедных. Тут уже не обращали внимание ни на возраст, ни на семейное положение, не помогала и женитьба. Считались только с выгодой, с извлечением прибыли. Делалось все это упрощенным способом. Просто хватали мальчиков, как схватили меня. Кто во-время мог скрыться, тот был спасен. Случалось и так: иные вступали в драку с «хапуном», избивали его и таким образом спасались. Если иному богачу никак не удавалось вывернуться, он просто нанимал за своего сына наемщика. Это было его законное право. «Деньги как бог милуют…» говаривали в старину.
Так, по ревизионной сказке в том году от всей нашей родни должен был пойти один рекрут. По разверстке очередь была за семьей моего дяди, который, к моему несчастью, был богат. К тому же он поспешил заблаговременно женить своих двух старших сыновей. Отец мой был не искушен в этих хитростях и он не надоумился женить меня. Впрочем, женитьба вряд ли помогла бы мне.
— Видишь ли, сыночек мой, — печально говорил отец, — ведь они, двоюродные братья-то, уж женаты… Если бы у Калмона был взрослый мальчик, а то ведь его Давидке всего семь лет… — И видно было, что ему жаль и Давидку и всех детей, которых отрывают от семьи на такое варварское, ненужное и жестокое дело. Он посмотрел на моего соседа и тяжело вздохнул. — Сколько тебе, мальчик, лет? — спросил он.
— На пасху мне сравнялось семь, — ответил тот.
— Если бы взяли Давидку, — продолжал отец, — то Калмон легко выкупил бы своего сына…
Мне стало ясно, что община пожертвовала мной для того, чтобы освободить моего двоюродного брата, и конечно Калмон не остался у нее в долгу…
Меня охватило отчаяние. Мысль о бегстве во что бы то ни стало опять пришла мне в голову.
— Разве попытаться спасти тебя как-нибудь сторонним путем?… — раздумчиво и тихо сказал отец после некоторой паузы.
— Я убегу! — шопотом сказал я. — Я все равно не пойду в солдаты!..
— Как же ты убежишь? — так же шопотом спросил отец.
Я рассказал о моей неудавшейся попытке бежать и прибавил, что теперь придумаю лучше.
— Но ведь ты не можешь двигаться один, ты же сцеплен с ним…
— Ну, что ж, вместе с ним я хожу и на воздух, а я все равно убегу!..
У меня вдруг блеснуло в голове:
— Принеси мне пачку нюхательного табаку!.. А вечером в десять часов приезжай на ту сторону яра и жди меня. Я прибегу и мы прямо поедем к тете…
Отец посмотрел на меня с некоторым удивлением, подумал и сказал:
— Хорошо… Но удастся ли тебе это, дитя мое?
— Удастся!.. — убедительно говорил я. — Ты только табаку скорей принеси мне.
— Хорошо.
Отец ушел. Я с лихорадочным нетерпением стал ждать его с табаком.
— Иося, ты слышал, о чем я говорил с отцом? — спросил я у моего спутника.
— Нет, — с искренностью ребенка ответил он.
Даже от него я тщательно скрывал задуманный план. Когда на следующий день отец принес мне табаку, я был вполне уверен, что мне удастся убежать. За это время я обдумал все мельчайшие подробности побега.
— Так ты, папа, смотри же, к десяти часам будь на той стороне!.. — категорически говорил я. — Если приедешь раньше меня, подожди, я прибегу!
— Хорошо. Буду. Непременно.
Когда отец ушел, к вечеру, я предложил Иосе полезть на печь:
— Мне холодно, — сказал я, — там мы нагреемся.
Мы вскарабкались на печь и легли.
Когда стемнело, Иося спал уж невинным сном ребенка. Потрогав его так и сяк и убедившись, что он спит, я вынул гвоздь и взялся за работу.
Замок мне и на этот раз удалось легко открыть. Я задумался над тем, как бы опять не заметили этого. Привязать его, как в первый раз, было опасно. Я придумал такую комбинацию: разогнул дужку чуть шире, и, воткнув ее в отверстие, попробовал, держится ли она достаточно туго. Опыт дал желаемый результат. Я еще раз проделал этот опыт. Результат был тот же. Я дрожал от радости. Чтоб еще больше убедиться в успехе, я еще несколько раз попробовал и, окончательно убедившись, лег и притворился спящим.
Часа два спустя я поднялся и выглянул. Группа картежников перебралась в угол, под фонарем. По этому я знал, что уж скоро десять часов: к десяти часам горевший в фонаре каганец обыкновенно начинал тускнет, так что только близко подле него можно было кое-как разглядеть что-нибудь.
Я разбудил Иосю, и попросился на воздух. Сторож вывел нас во двор и передал наружному стражнику. Ночь была темная, именно такая, как мне нужно было. Я заранее прицелился, наметил себе путь: я знал, что мне следует бежать вправо, и тогда я прямо попаду в овраг, и через него на проезжую дорогу. Сердце у меня страшно заколотилось, от волнения дух захватывало.
«Отец уж там наверно… — думал я. — Ждет меня»…
Сознание того, что отец находился от меня только на несколько десятков саженей, придавало мне бодрости. Присев на корточки, я тихонько и беззвучно раскрыл замок и освободился от оков. Быстро и ловко раскрыл я пачку табаку и раз-раз — засыпав лицо стражника, стремглав бросился бежать.
В овраг я попал скорей, нежели ожидал, оступился, упал и кубарем покатился вниз. Вскочил и побежал вверх по обрыву.
Выбравшись на дорогу, я стал искать отца. Побежал в одну сторону, потом в другую. Побежал влево, вправо. Никого тут не было.
— Папа!.. Папа!.. — звал я. — Где ты?!. — Я вот тут!.. Папа!.. Где же ты?!. — и я заплакал. — Вася! Вася!.. — окликал я нашу лошадку, которая всегда на мой зов отзывалась радостным ржанием.
Никого нигде не было слышно.
Между тем, на той стороне оврага, около сборни, показался огонек, послышались голоса. Потом показался другой огонек; оба задвигались, исчезли в овраге, а потом показались вверху недалеко от меня. Вот один наскочил на меня: крепкие руки ухватили меня за руку и потащили…
До сих пор не знаю, чем об’яснить, что отец не приехал. Я с ним больше не виделся. Он, верно, опоздал; или раньше времени прибежал? Ведь часов не было ни у него, ни у меня. Как бы то ни было, а я очутился в таком положении, что уж не в состоянии был пытаться бежать.
— А, так вот ты какой! — сказал сдатчик… — Так мы с тобой иначе поступим…
Рано поутру меня повели в кузницу, и кузнец заковал меня по-настоящему, как каторжника…
Глава V. Сдача
Через два дня утром вошел бородатый сдатчик и об’явил:
— Ну, детки, собирайтесь в дорогу. Сегодня вы отсюда уедете.
У меня явилась мысль о сопротивлении, и я стал подговаривать своих товарищей:
— Скажем, что больны, — говорил я. — Не можем двигаться… Что они нам сделают?.. Они не смеют нас бить. В цепях они тоже не имеют права нас держать. — Я узнал, что по закону они не смели этого делать. И я хотел поднять шум, чтобы дело дошло до властей и чтоб приказали снять с нас цепи.