«Коллектив» начинал свое существование с труда на земле, но уже в аркадийской протошколе началась специализация, приходилось плотничать, штукатурить, шить… Некоторые ремесла родила эпоха, так и оставив их без имени.
«В 1921 году очень остро стоял вопрос с обувью. Кожаная обувь вышла из употребления из‑за отсутствия материалов. Широкое распространение получили так называемые „стукалки“. Они представляли собой нечто вроде сандалий, состоявших из деревянной подошвы, передняя часть которой крепилась к главной на шарнирах (петлях), что позволяло ей следовать за изгибом ноги в пальцах. Стукалки имели задник из картона или жести и прикреплялись к ноге ремешками. „Обувь" эта одевалась на босую ногу. Была в употреблении более элегантная обувь, состоявшая из матерчатого верха, картонной стельки и подшитой к ней веревочной подошвы.
Процесс изготовления такой обуви был весьма несложен. Это давало возможность занять производительным трудом 10–15 девушек из нашего коллектива.
…В первую очередь заказчиками были сами члены нашего коллектива. Производство полностью себя оправдало. Чуть не все сотрудники и сотрудницы близлежащих детских учреждений стали щеголять в обуви нашего производства.
Трудно теперь вспомнить, какую плату мы брали за изготовление пары обуви, но, помнится, мы были довольны доходами мастерской».
Назовем это, прижмурив один глаз, сапожным делом. Позднее в Еврабмоле была создана настоящая сапожная мастерская, настоящая швейная мастерская, столярная — мебельная, плотничья, основные специальности металлообработки — вплоть до литейной!
Соль, однако, в том, что тогда, на Аркадийской дороге, девушек заняли производительным трудом.
Вот словосочетание, которое можно встретить на страницах «Очерка» десятки раз. То, что казалось самому отцу наиболее существенным в педагогической и воспитательной программе Еврабмола, было «соединение обучения с производительным трудом». Не исключено, что этот синтез был для него не менее — если не более — важен, чем самоуправление.
На самом деле, я думаю, оба принципа взаимно порождали и питали друг друга.
Конечно, тогда все были извещены, что владыкой мира будет труд, что труд создал человека; чуть позднее стала популярной трудовая — или хотя бы «трудмагическая» — теория происхождения искусства. Если же отвлечься от всемирно — исторических измерений, можно вспомнить, что еврабмольца надо было выпустить из стен школы с ремеслом в руках. Но не в том соль. «Производственным специальностям», если мне не изменяет память, обучали в наши времена РУ и ПТУ — учебные заведения, чьи воспитанники («пэтэушники») в воображении обывателя рисовались не иначе как малолетними преступниками, уже готовыми или потенциальными. Впрочем, сознание отражало бытие.
В Еврабмоле ученики производили всерьез полезные и кому- то реально нужные вещи, за качество которых они должны были отвечать. То, что они делали, не было учебными макетами, это были изделия, обладавшие — выразимся экономически, черт возьми! — потребительной стоимостью, а затем — стоимостью и ценой. Еврабмол находил заказчиков и добросовестно выполнял заказы. И за этот труд платили. Еврабмольцы зарабатывали.
Еврабмол зарабатывал на Еврабмол.
Все это значит, что Еврабмол был экономически независим. Когда материальное самостояние соединяется с самоуправлением, то принцип «производительного труда» получает важнейший, глубинный смысл. Эти ребята могли быть уверенными в себе, они не только сами организуются, сами решают и сами отвечают — они сами обеспечивают свою независимость и волю. В 1930 году, перед уходом отца из Еврабмола, там наработали продукции на полтора миллиона тогдашних рублей. Поверьте, это много. Может быть, слишком много.
К зиме 1922 года Моисей Борисович перестал быть «старшим товарищем» и «помощником», он был сделан заведующим. Этому предшествовали события, которые тут можно только перечислить.
«Коллектив» был организован на одно лето — до 10 сентября 1921 года никто не мог его покинуть. Но лето скоротечно даже в Одессе, сентябрь приближался, а вместе с ним — новый критический поворот в истории школы. К концу лета коллектив настолько конституировался, что о его роспуске не могло быть и речи, тем более что не одним огородничеством он был жив: ребята научились строить, плотничать, слесарничать, шить, сапожничать. Решено было коллектив сохранить и перебраться в город. Удалось получить помещения бывшего Еврейского казенного училища на углу Пушкинской и Бебеля и приспособить его для нужд учебного заведения, не имевшего даже определенного названия.