Так я, можно сказать, музыкально двух генералов накормил. На подходе был третий.
Служила на какой‑то штабной работе у нас еврейская девушка, Ривочка, родом из Белоруссии. Весной, в мае, к ней приехала погостить ее сестра Миррочка. Ривочка спаслась тем, что была в армии, Миррочка партизанила всю войну. Я смотрел на эту девушку из белорусских лесов с восхищением, снизу вверх, хорошо различая героическое гало. Случилось так, что Ривочке пришлось выехать на несколько дней в поле, на маневры, и она просила нас, ее приятелей и приятельниц, развлекать сестру. В тот воскресный день я был свободен и увез Миррочку куда‑то за город, вернулся часам к семи. На пороге дома офицеров стоял бледный майор Смолов, начальник Дома. Он ждал меня.
— Где тебя носит! — кричит он страшным голосом и добавляет еще несколько неконвенциональных слов:!!
Тебя командующий ищет!
Вот оно. Меня разыскивает Командующий 43–й армией, Герой Советского Союза, депутат Верховного Совета, генерал- полковник Попов. Я ему нужен.
Наскоро почистив сапоги, я бегу к самой большой, трехэтажной генеральской вилле на берегу озера. А сам быстренько соображаю, зачем я ему понадобился. Я выбирал его в Верховный Совет и потому знаю генеральскую биографию. Он в Красной Армии с 1919 года, пению не учился. Детей нет. Ага, кажется, у него молодая жена, говорят — опереточная актриса. Может быть, ей хочется петь? Или у него просто гости и надо поиграть под танцы?
Последняя версия кажется правдоподобной — все окна виллы ярко освещены, мелькают тени и слышатся праздничные клики. Чертог сиял. Захожу. Действительно, гости, праздник — и генерал просит поиграть. Ну, мы, младшие техники — лейтенанты, — люди негордые, можем и под генеральские танцы кой- чего изобразить. Если еще Командующий вежливо просит.
Когда праздник стал увядать, генерал велел мне не уходить. Проводив последнего, он подсел ко мне — и с другой просьбой! Не в пошлых танцах, оказывается, дело было, это так, повод… И опереточная жена не при чем. Выясняется, что до судьбоносного ухода в Красную Армию в 1919 году он учился в духовной семинарии! Недаром и фамилия и него такая. В семинарии, кроме прочих наук, обязательно учили музыке: в будущем приходе надо быть мастером на все руки, и хором руководить, так что извольте владеть инструментом, скрипочкой. В Красной армии Попов музыкальными делами не занимался. Но вот сейчас, война кончена, можно расслабиться, да тут и скрипка трофейная есть, и соблазняет как‑то…
— Товарищ генерал, — говорю я честно, — я на скрипке не умею. Ни играть, ни учить.
— Это ничего, — властно возражает Командующий. — Будешь мне наигрывать мотивчик, а я буду по слуху подбирать. Первый урок завтра, в тринадцать часов.
Ну, вот и завтра наступило. Тринадцать часов. Я наигрываю для начала нехитрый мотивчик, Командующий пробует его поймать. Фальшиво. Он слышит, что фальшиво, пытается нащупать верную ноту. Почти поймал! Нота уже приблизительно верная, и мы можем перейти к следующей! Нет, не то. Не то. Совершенно не то. Ага, вот тут! Ну, примерно в этом районе… В других случаях человеческое упорство в движении к цели вызывает уважение и даже восхищение. Но когда при этом смычок, как кажется, зажатый в кулаке, елозит по струне…
Нет, я положительно в сорочке родился! И мама мне говорила, что в сорочке: у генерала сохранилась способность к самокритике, в том числе и музыкальной. Он слышит, что получается. Ему становится неловко.
— Что‑то у меня пальцы как сосиски стали, — говорит он решительно, отложив скрипку в сторону. — Пойдем лучше чаю попьем. Эй, Ванька, Манька, кто там! Чаю лейтенанту!
И мы, Командующий и я, чинно пьем чай с вареньем.
— Хочешь, — спрашивает он вдруг, — я тебе свой парадный мундир покажу?
Командующий обязан быть психологом и угадывать тайные желания своих подчиненных.
— Хочу, товарищ генерал.
Попов был высокий, крупный, широкий в кости мужик. И молодая его жена была здоровенная собой. И в спальне вся мебель соответствовала — как у Собакевича. Генерал достал из циклопического шкафа парадный мундир — весь, от шеи до стыда, в орденах и медалях, отечественных и иностранных. Как в броне.