К своим старшим родственникам Ли Чжичан питал противоречивые чувства, и эти чувства были самые особенные на земле. Он их и ненавидел, и любил. Его дед Ли Сюань с четырнадцати лет считал себя не таким, как все, побрил голову и ушёл на далёкую большую гору вести таинственную жизнь; отец Ли Цишэн заведовал техникой у одного капиталиста на северо-востоке и вернулся в Валичжэнь с худой славой. Народ считал, что ни один порядочный человек не станет управлять техникой у капиталиста. И хотя впоследствии он старался вернуть себе доброе имя, прощения у местных так и не получил. В их глазах представители семьи Ли стали синонимом странности и испорченности, их трудно было понять, да и положиться на них нельзя было. В школе Ли Чжичан выделялся среди сверстников смышлёностью. После пяти лет начальной школы он готов был поступить в среднюю школу первой ступени, но в городке нашёлся человек, заявивший, что он «не подходит», и учиться дальше его не пустили. Причины называли разные и непонятные, но основным доводом было то, что его отец управлял техникой у капиталиста, и начальной школы для него довольно. Он вернулся домой с лютой ненавистью к отцу и деду.
Когда Ли Чжичану исполнилось девятнадцать, случилось то, в чём он всегда раскаивался. Произошедшее заставило его понять, что при любых обстоятельствах нельзя делать то, что на ум взбредёт, нужно быть бдительным и не забываться.
Дело было тёплым весенним вечером. Охваченный жаром Ли Чжичан решил прогуляться в одиночестве по берегу реки. Он никогда и думать не думал, что может до такой степени чего-то захотеть. Вот такое было желание. Отсветы вечерней зари на реке такие красивые, а по берегам на ивах раскрываются почки и клонятся под ветерком застенчиво, как молодые девушки. Вот какое было желание. Он растерянно побродил в одиночестве, потом пересёк отмель и зашагал обратно. Но когда дошёл до ивняка, в горле запершило, словно оно опухло. Он остановился и опустился размякшим телом на тёплый песок. Забавлялся долго и вернулся домой, когда уже совсем стемнело. Стало намного легче, руки стали мягкими, и он хорошо выспался.
Когда на следующий день он вышел на улицу, несколько человек с любопытством уставились на него. «Ну как там, в ивняке, славно поразвлёкся?» — хихикнул кто-то. «В книгах такое „рукоблудием“ называется!» — заржал другой. Ли Чжичана словно калёным железом обожгло, в голове загудело. Замерев, он повернулся и, не разбирая дороги, побежал назад. «Худо дело, худо!» — кричал он про себя… Позади раздался взрыв смеха, и кто-то заорал: «Видели! Все видели!»
С того времени молодой Ли Чжичан заперся дома и не показывался. Через несколько дней в посёлке почувствовали неладное. Партсекретарь улицы Гаодин Ли Юймин, тоже из рода Ли, явился лично и принялся стучать в дверь. Похоже, она была не только закрыта на засов, но и подпёрта изнутри, а также забита гвоздями. Ли Юймин повздыхал-повздыхал и ушёл, сказав, мол, пусть сам разбирается. Приходило ещё много народа, стучало, но результат был тот же. «Эх, семья Ли, семья Ли!» — вздыхали местные. Последним в дверь постучал Суй Бучжао. В городке, наверное, он один понимал людей из семьи Ли и, несмотря на разницу в летах, давно завязал дружбу с Ли Чжичаном. Он думал, что его друг сам выйдет, но постепенно эту надежду потерял и принялся колотить в дверь, громко ругаясь на чём свет стоит. «Не надо ругаться, дядюшка Суй, — послышался из-за двери слабый голос Ли Чжичана, — Чжичан недостоин тебя, Чжичан совершил постыдный поступок и теперь ему остаётся лишь умереть». Услышав такое, Суй Бучжао надолго задумался, потом повернулся и ушёл. Вернулся он с топором в руке и в три удара разнёс дверь. Ли Чжичан вышел навстречу, покачиваясь, тощий как спичка, с бледным лицом и спутавшимися в шар волосами: «Славно ты сработал, дядюшка, а теперь и меня так же раскрои своим топором». Суй Бучжао потемнел лицом и выдохнул: «Добро». Но пустил в дело не топор, а топорище — так хватил Ли Чжичана, что тот свалился на пол, с трудом поднялся, но второй удар снова свалил его. «Ну и слепец же я — подружиться с таким трусом!» — ругался старик, уперев руки на поясе. Повесив голову, Ли Чжичан сказал, что не может смотреть в глаза людям. «Да было бы из-за чего!» — рыкнул Суй Бучжао.