Дослушав до этого места, Цзяньсу с невнятным воплем ударил кулаком по табуретке. От боли он полусогнулся, держа табуретку двумя руками.
— Эх, ты! Эх, ты, Баопу… Не хотел говорить, но ты как назло заставляешь меня всё высказать! И сила, с которой ты нанёс мне поражение, чтобы погасить пылающий в моей душе огонь, подобна удару кулака в лоб. Но я не боюсь, можешь быть спокоен, я просто так не сложу руки. Ты хочешь, чтобы я всю жизнь просидел вот так на старой мельничке и слушал громыхающие стенания старого жернова? Не выйдет! Не этим должны заниматься члены семьи Суй! Старшее поколение семьи не было такими никчёмными… Я тебя слушаться не стану. Я уже не один десяток лет терплю. Нынче мне тридцать шесть, а я ещё не женат. У тебя была жена, но умерла. Ты должен жить лучше, чем любой другой, а ты с утра до вечера сидишь здесь, на мельничке. Ненавижу тебя! Ненавижу! Сегодня вот чётко и ясно говорю, ненавижу тебя за то, что ты с утра до вечера сидишь здесь…
Чжичан, замерев, стоял под окном. Он видел, как по лбу, по щекам Цзяньсу катились крупные, с горошину, капли пота.
Глава 4
В детских воспоминаниях Суй Баопу на фабрику отец заходил редко. Он предпочитал наедине со своими мыслями прогуливаться по пристани, глядя на отражающиеся в воде мачты, а к обеду возвращаться домой. Мачехе Хуэйцзы тогда было тридцать с небольшим, она всегда красила губы помадой и, отправляя еду в рот, не сводила глаз с мужа. Баопу переживал, что она съест и помаду. Красавица мачеха была дочерью богача из Циндао и любила пить кофе. Баопу её побаивался. Однажды в хорошем настроении она обняла его и поцеловала в лоб. Ощутив мягкость её тела, волнующуюся грудь, он опустил голову и не смел поднять глаз на её белоснежную шею. Лишь покраснел и пролепетал: «Мама». Она что-то буркнула в ответ. Потом он никогда её так не называл, но больше не боялся. Однажды он застал Хуэйцзы плачущей — она каталась по кану, захлёбываясь в рыданиях. Лишь гораздо позже он узнал, почему мачеха так расплакалась: её отца убили в Циндао за то, что он продал землю и фабрику, намереваясь обратить деньги в золото и бежать за границу. Баопу был так поражён, что слов не находил… Частенько он забирался один в кабинет. Там было множество картин-свитков на деревянных осях и книг без числа. На полках и на столе были расставлены тёмно-красные деревянные шарики, которые отливали красным, гладкие и прохладные на ощупь. А ещё была шкатулка — нажмёшь пальцем в одном месте, и раздаётся приятная музыка.
Однажды, когда отец сидел за обедом, явилась урождённая Ван, что жила на восточной окраине городка. Пришла занять денег. Отец вежливо пригласил её к столу, налил чаю, а потом пошёл за деньгами. Взяв их и засунув за пазуху узорчатой куртки на вате, она пробубнила, что вернёт, когда продаст сотню глиняных тигров. «Ладно, ладно, — сказал отец, — взяла, так трать». Хуэйцзы зыркнула на него. Ван это заметила и тут же нашлась: «Брать деньги просто так неудобно, давай погадаю по лицу?» Отец с горькой усмешкой кивнул, а Хуэйцзы хмыкнула. Урождённая Ван подошла, села и стала смотреть. У отца под её взглядом задрожали уголки рта. Посмотрев немного, Ван засунула в другой рукав собранные в щепоть пальцы и сказала, что у отца за левым плечом два красных пятна. Хуэйцзы выронила на пол половник. Ван посмотрела ещё немного, глаза у неё закатились, и Баопу были видны лишь белки. «Скажи день рождения и время рождения», — растягивая слова, произнесла она. Отец уже позабыл о еде и ответил, еле ворочая языком. Ван тут же вздрогнула всем телом, из-под век показались чёрные зрачки, и она уставилась на отца. «Я пошла! Мне надо идти…» — заявила она, сцепив руки, глянула на Хуэйцзы и выскочила из дома. Отец сидел, застыв, что-то бормотал и беспокойно потирал колени.
В последующие дни отца, казалось, охватило ещё большее беспокойство. Он всё время суетился, не зная, за что взяться. Потом достал большие счёты и принялся щёлкать костяшками.
— Отец, что ты считаешь? — поинтересовался Баопу.
— Мы задолжали людям, — ответил тот. Чтобы богатейшая семья в городке и оказалась в долгу перед другими — в это Баопу никак не мог поверить.
— Кому, интересно, задолжали? И сколько? — напрямую спросил он.
— Всем беднякам, и тут и там! — ответил отец. — Наша задолженность тянется ещё с прошлого поколения… Отец Хуэйцзы тоже был должен, но в конце концов хотел отказаться от долгов, вот его и забили до смерти!
Отец говорил громко, тяжело дыша. В последнее время он сильно похудел, кожа на лице стала серовато-тёмной. Всегда раньше аккуратно причёсанные волосы потеряли блеск, и вся голова была в перхоти. Баопу с изумлением смотрел на отца, а тот вздохнул: