Последующие дни тянулись в тягостном ожидании. Еле пережили неделю, в то время как раз вернулся откуда-то издалека Суй Бучжао. Услышав, что старший брат снова отправился верхом в далёкий путь, он не выдержал и рассмеялся. Когда стало темнеть, домашние услышали ржание гнедого и радостно высыпали во двор. Стоя на одном колене у порожка ворот, гнедой бил землю копытом и потряхивал гривой. Смотрел он не на людей, а куда-то вдаль в открытые ворота. Что-то капнуло на руку Баопу — это была тёмная кровь. Тут гнедой задрал голову, испустил долгое ржание, повернулся и потрусил прочь. Все домашние за ним. За окраиной городка расстилалось поле красного гаоляна. Туда и устремился гнедой. Там, где он бежал, на колосьях гаоляна оставались следы крови. Хуэйцзы всю дорогу молчала, стиснув зубы, но кровавые следы не кончались, и она разрыдалась. Глухо постукивали копыта, удивительно, как гнедой ни разу не споткнулся о стебли. Баопу не плакал, почему-то никакого чувства горя он вообще не испытывал и про себя ругал себя. Красному полю, казалось, не будет конца, гнедой шёл всё быстрее и быстрее, и в конце концов остановился как вкопанный.
Суй Инчжи лежал на сухой меже, и лицо его было тоже землистого цвета. Вокруг всё в алых листьях — не разобрать, где листья, а где кровь. По лицу стало ясно, что отец истекал кровью всю дорогу и упал с лошади, когда она уже была на исходе. Дрожа всем телом, Суй Бучжао обнял его с криком: «Брат! Брат…» Уголки рта Суй Инчжи чуть раскрылись, он искал глазами Баопу. Тот опустился на колени:
— Я понимаю. Твоё сердце слишком устало. — Отец кивнул и кашлянул. Показалась ещё одна струйка крови.
— Он кашлем лёгкие повредил, — сказал Суй Бучжао, обращаясь к Хуэйцзы. Та осторожно закатала штанину Инчжи: нога расслабленная, плоть белая, почти прозрачная. Она поняла, что муж потерял почти всю кровь.
— Цзяньсу! Ханьчжан! Идите быстрее, гляньте на отца! — позвала она и вытолкнула детей перед Баопу. Ханьчжан поцеловала отца, на нежных губках остались следы крови, и она, нахмурившись будто от обиды, посмотрела на мать. Суй Инчжи оставалось жить совсем немного, он торопливо пробормотал несколько слов и закрыл глаза. Суй Бучжао, который всё это время проверял у него пульс, отпустил кисть и заплакал навзрыд, сотрясаясь тщедушным телом. Баопу, никогда не видевший дядюшку плачущим, остолбенел. А тот причитал:
— Ну, я-то бродяга, недостоин доброй смерти. А ты, брат? Ты, аккуратный и правильный, образованный и воспитанный, лучший в роду Суй — и такой конец: потерять всю кровь через горло и умереть на полпути. О-хо-хо… Семья Суй, семья Суй…
Старый гнедой стоял, не шевелясь и свесив голову, испещрённая морщинами морда была перепачкана мелкой пылью. Все поднатужились и взвалили Суй Инчжи ему на спину.
«В семье Суй стало одним человеком меньше», — так говорили валичжэньские старики. Над городком повисла печальная тишина, какая бывает после двух дождей подряд. На улицах не было ни души, будто большую часть жителей услали в командировку. В старой мельничке на берегу реки сидевший сиднем старик с деревянным совком в руке сказал: «Всю жизнь работаю на старшего барина семьи Суй, смотрю за старым жёрновом. Старший барин ушёл, будет на той стороне фабрику лапши держать. Мне тоже пора, буду и там за старым жёрновом следить». Говорил он это раз пять-шесть, а однажды на рассвете так и отошёл, сидя на своей табуретке. Старый бык как ни в чём не бывало продолжал с грохотом крутить пустой жёрнов. Местные старики, прознав про это, впивались глазами в каждого встречного и спрашивали: «Ну, скажешь, богов не существует?»
Хуэйцзы заперла ворота на засов и ни за что не желала открывать. Пристройка, где обитал Суй Бучжао, была во дворе, поэтому Баопу приходилось впускать его через калитку. Суй Бучжао понимал, что теперь некому запрещать ему водить дружбу с племянником. Но выражение лица Баопу стало гораздо более серьёзным, и рассказы о приключениях на море уже не вызывали прежнего интереса. Глаза его загорелись, лишь когда Суй Бучжао вынул из железной коробочки ту самую книгу о кораблевождении и помахал у него перед носом. Иногда прибегал Цзяньсу, Суй Бучжао сажал его на плечи, как в своё время Баопу, и уходил с ним через калитку на реку, бродил по переулкам, покупал ему сласти. Цзяньсу оказался смышлёнее Баопу, быстро всё схватывал. Суй Бучжао дал ему поиграть с маленькой подзорной трубой, а тот наставил её на купающихся в реке женщин и вернул неохотно, прищёлкивая языком: «Вот это да!» Суй Бучжао посадил его на плечи и, зашагав вперёд, крякнул: «Мы с тобой два сапога пара».