Хлопоты в сушильном цехе начинались с раннего утра, ещё до восхода солнца. Пожилые женщины по расположению облаков на небе определяли направление ветра на день и соответственно расставляли рядами сушильные рамы. Их следовало выставлять перпендикулярно направлению ветра, иначе при порывах мокрая лапша слипалась. В цех с грохотом заезжала повозка за повозкой, и лапшу развешивали на рамах. Она свисала с них, белая и чистая, как снег, и девушки умело поправляли её пальцами и отрывали слипшиеся пряди. Они занимались этим беспрерывно целый день, пока волокна лапши не высыхали и не начинали трепетать на ветру, как тонкие ивовые веточки. Народ говорил, что лапше марки «Байлун» нет равных в мире не только из-за свойств воды Луцинхэ, но и благодаря ловким девичьим пальчикам. Девушки внимательно поглаживали их сверху вниз и слева направо, словно касаясь струн арфы. Отсветы зари оставались на их лицах, но постепенно исчезали с волокон лапши, на которых в конечном счёте не должно было оставаться иного цвета, кроме белоснежно-белого… Солнце пригревало тела девушек, и со временем кто-то тихонько запевал. Песня звучала всё громче, все лишь слушали, пока запевала не осознавала, что её слушают, и все разражались аплодисментами и смехом. Громче всех на сушилке звучал голос Наонао, она любила делать то, что ей по душе, и нередко бранилась без особой причины. Обруганные не сердились, все знали, что у Наонао нрав такой. Насмотревшись кино про диско, она нередко начинала выплясывать прямо на песке. При этом все остальные бросали работу с криками: «А ну, давай ещё разок!» Наонао никогда никого не слушалась, и, если ей больше не хотелось танцевать, она могла улечься на горячий песок, подставив солнцу белую кожу. Однажды она стала ворочаться на песке и приговаривать: «Целый день вот чего-то не хватает…» Все рассмеялись, а одна женщина постарше хмыкнула: «Паренька зелёного, чтобы приобнял, вот чего тебе не хватает!» — «Боюсь, не народился ещё такой паренёк!» — хмыкнула вскочившая Наонао. Девушки весело захлопали в ладоши… Насмеявшись, все вновь принялись за работу.
Ханьчжан — высокая и стройная, с большими чёрными глазами и трепещущими длинными ресницами — обычно держалась в некотором отдалении от оживлённых компаний, она могла за целый день не сказать ни слова. Наонао нередко пролезала к ней под несколькими рядами сушильных рам и тарахтела без умолку. Ханьчжан только слушала. Однажды Наонао спросила: «Скажи, кто из нас двоих красивее?» Ханьчжан подняла на неё глаза и улыбнулась. Наонао захлопала в ладоши: «Какая же ты красивая, когда улыбаешься! Ходишь всегда с каменным лицом, а вот улыбнулась — ну просто красавица!» Ханьчжан молча продолжала работать, быстро перебирая руками по раме. Наонао поболтала ещё о всяких пустяках, а потом ухватила Ханьчжан за руку и принялась рассматривать, поднеся к самому лицу: «Руки у тебя какие — просто прелесть! Ноготки выступают — вот бы ещё красным покрасить, было бы замечательно! А ты слышала? Теперь для ногтей не пользуются олеандром, а покрасят специальной краской, и готово — красные…» Говоря, она не отпускала руку Ханьчжан, а, склонив голову, стала смотреть снизу вверх. Ей открылась видневшаяся в рукаве белизна предплечья, и она так поразилась этому, что тут же отпустила руку. Кожа там была удивительная тонкая, почти прозрачная, даже кровеносные сосуды видны. Она снова подняла глаза на лицо Ханьчжан — чуть загорелое до красноты, а закрытая платком шея такого же цвета, что и рука. Наонао молчала, поглядывая на Ханьчжан, которая осторожно распутывала две сцепившиеся намертво тонкие полоски лапши. «Странные вы все в семье Суй!» — бросила Наонао и принялась работать рядом. Ханьчжан поняла, что сегодня завязавшейся намертво лапши особенно много, и всех узелков не распутаешь. Лишь закончив с этим нелёгким делом, она подняла голову и облегчённо вздохнула. Стоявшая рядом Наонао застывшим взглядом смотрела куда-то вдаль, и, проследив за ней, она поняла, что та смотрит на старую мельничку на берегу. «И не страшно там вечером одному сидеть?» — проговорила Наонао. «Что ты сказала?» — переспросила Ханьчжан. «Да твой старший брат! — мгновенно отреагировала Наонао. — Говорят, на старой мельничке злые духи…» Взгляд Ханьчжан соскользнул с лица Наонао, и она произнесла, распутывая лапшу: «Он ничего не боится. Нет в нём страха».
Солнце поднялось высоко, в его палящих лучах блестела и лапша, и песок, и вода в реке. В ивняке рядом с сушилкой стояло и сидело на корточках множество детей с корзинками, которые, не отрывая глаз, следили за сверкающими нитями лапши. Они поджидали здесь каждый день, и стоило высохшей лапше упасть с рамы, они тут же устремлялись туда, и начиналась возня за неё на горячем песке… Работники сушилки становились всё мелочнее — после того, как высушенную лапшу забирали, они проходили бамбуковыми граблями по песку, поэтому лапши там оставалось очень мало. Несмотря на это, дети возбуждённо выжидали. Когда человек с граблями поднимал их на плечо, все с радостными воплями бросались вперёд, становились на колени и быстро собирали в корзинки крохотные обломки лапши. Некоторые отбрасывали корзинки, торопливо загребали песок руками в холмик, а потом усаживались рядом и внимательно просеивали. Часто работники затаптывали лапшу в песок, и счастливец, нащупавший нитку в полчи[11] длиной, аж подпрыгивал от радости… Солнце еле двигалось по небу, дети в ивняке от нетерпения то нахлобучивали корзинки на голову, то снимали, то снова надевали. Самым старшим было лет по восемь-девять, дома им дела не нашлось, вот их и посылали подбирать лапшу, а в рыночный день отправляли на рынок продавать. Выжидая в ивняке, они расспрашивали друг друга, почём она сейчас. В тот день в ивняке появилась вдова Сяо Куй со своим Малышом Лэйлэй. Сынок её был небольшого росточка — таким его всегда и помнили. Насмешливо поглядывая на него, ребятня нарочито громко говорила: «Ну, конечно, куда нам собрать столько, сколько он…» Сяо Куй молча озирала сушилку, положив ладонь на голову сына. Тот с остановившимся взглядом и посиневшими губами старался уткнуться в грудь матери. Сяо Куй было хорошо видно, как работавшая у рам Ханьчжан обронила длинную высохшую полоску лапши и тут же взялась за грабли. Заметив взметнувшиеся вверх грабли, Сяо Куй подтолкнула Малыша Лэйлэй: «Давай бегом!» Тот устремился вперёд, но туда же уже рванулись ещё более зоркие и скорые на ногу ребятишки. На глазах у Сяо Куй дети, толкаясь, бежали изо всех сил, первые уже валились на песок и тянули свои бесчисленные ладошки. Она искала глазами сына, но в этой куче-мале что-то разглядеть было невозможно. Сяо Куй присела среди ив, посидела немного, поправила волосы и пошла туда, где были все дети.