Приехавший стоял на дороге, оглядывался. Он вдруг узнал почтальоншу, которая стояла на крыльце и разбирала только что прибывшие письма.
— Здравствуйте, тетя Рейзл, — сказал он негромко. — Своих не узнаете?
Несколько секунд Рейзл стояла растерянная, не узнавая этого человека. Она закусила нижнюю губу и, напрягая память, пыталась вспомнить, откуда она знает этого человека.
И вдруг всплеснула руками и закричала не своим голосом:
— Боже мой, могу поклясться, что знаю этого человека! Самуил? Шмулик, сын Сантоса?!
Она широко раскрыла глаза, отложила в сторону письма и бросилась его обнимать.
— Ой, жить тебе и жить, Шмулик, сынок!
И заплакала навзрыд, обняла его и, осыпая поцелуями, громко причитала:
— Как же это я тебя сразу не признала? Бедняжечка ты мой! Но лишь бы живой! Какое счастье, какая радость!
— Тетя Рейзл, успокойтесь, скажите лучше, где все наши. Живы? Где Леся?
Вытирая слезы, женщина не сводила с него глаз:
— Слава богу, мы живы… Столько тут намучились, столько всего натерпелись, столько слез пролили!.. Не спрашивай! За год всего не расскажешь! Все на работе. Леся с твоей Аннушкой в школе… А дочурка у тебя, дорогой, — золото!
Рейзл еще продолжала говорить, но он уже не слушал. С сильно бьющимся сердцем он заковылял по брусчатке и, стуча костылями, поспешил к школе.
Добравшись до знакомого с детских лет двора, Самуил положил на скамейку мешок и вошел в полутемный коридор.
Из класса доносились оживленные голоса детворы, он услышал голос Леси и будто прирос к тому месту, где стоял.
Прислонившись к стене, ждал, не зная, что делать, не в силах сладить со своими чувствами.
Как встретит его Леся? Ведь он искалечен, без ноги… инвалид…
Самуил еще не успел ничего обдумать, как в конце коридора показалась маленькая девочка. Она бежала за резиновым мячиком и не могла его поймать. Увидев военного на костылях, она испугалась, вся сжалась, не зная, что делать. Поймав на себе пристальный взгляд, вконец испугалась и с криком «мама, я боюсь» со всех ног помчалась по коридору и скрылась за дверью класса.
Леся обняла дочурку, попыталась успокоить ее, но та вся дрожала, указывала пальцем в сторону двери и кричала:
— Там какой-то дядя на палочках… Не ходи туда, он…
Леся никак не могла успокоить ребенка. Она вышла в коридор посмотреть, кого это так испугалась девочка, и остановилась как вкопанная, не в силах произнести и слова. Голова закружилась. Затем их взоры встретились.
— Родной мой, вернулся?! — стараясь сдержать слезы, унять волнение, Леся бросилась к нему, припала к груди.
Дети высыпали из класса и остановились, увидев учительницу в объятиях военного на костылях.
Леся отошла в сторону и поискала среди детей дочку:
— Аннушка, миленькая, чего же ты стоишь? Подойди ко мне, твой папа вернулся!..
Но смуглянка забилась в угол, не решаясь подойти.
Ребята окружили военного, глаза их сияли, они рассматривали его боевые награды, смотрели на него с волнением, просили рассказать, как он воевал и за что эти награды получил.
Меер Шпигель, дремавший в отдаленном конце коридора, вскочил с табуретки, протер глаза и, увидев такую толпу ребят, решил, что он прозевал переменку, и, не взглянув на часы-ходики, вытащил из кармана медный звонок и начал отчаянно трезвонить.
Потом он увидел окруженного ребятами военного, что-то стал соображать и поковылял ближе. Приблизился к гурьбе ребят и, узнав сына Гедальи Сантоса, раскрыл рот, минуту смотрел на него, потом, поправив старомодные очки в железной оправе с треснувшими стеклами, промолвил:
— Шмулик!.. Это ты? Какое счастье, что вернулся!.. Надо мне бежать передать матери, отцу… Они тебя уже оплакали.
— Рано плакали… — горестно усмехнулся сын Сантоса. — Солдаты так быстро не сдаются.
— Ну, слава богу. Слава богу!.. — шептал сторож и, подскочив к гостю, обнял его и расцеловал.
Покосившись на его пустую штанину, покачал горестно головой и, почему-то чувствуя себя виноватым, сказал:
— Что можно сделать, когда такая страшная война идет и столько жизней забирает? А скольких покалечило… — Он еще раз взглянул на его костыль:-Оставила тебе памятку война!.. А я потерял ногу много лет назад. Но не надо убиваться!.. Вот я живу, и ты будешь жить. Не так все страшно… Лучше так, чем в земле…