В разговор вмешивается Данило Савчук. В таких случаях, когда весело на душе становится, он любит вспоминать годы гражданской войны, когда служил в кавалерии:
— Да… Знаете, что я вам скажу, когда мы с бондарем Менашей служили у товарища Буденного и ездили верхом на быстрых конях, мы крушили контру по всем правилам… Как сегодня помню, бой под Воло… нет, что я говорю, под Волочиском. Шли в атаку. Размахиваем острыми клинками и рубим вражью силу налево и направо… А тут моего копя ранило осколком. Свалился он на передние ноги, а я полетел, покатился по земле… Хорошо, что Менаша был близко и…
Но тут Гедалья Сантос перебил соседа, взглянув на солнце, которое уже высоко поднялось в голубом небе. Он уже знает: когда Данило начинает рассказывать, как он шел с Менашей в атаку и свалился с коня и как приятель помог ему — это лучший признак того, что больше вина ему подливать нельзя, ибо дело может затянуться до позднего вечера, а его ждет гора дел.
И все же Гедалья Сантос не может оставаться равнодушным, когда кто-то начинает говорить о гражданской войне. Он тогда тоже не сидел дома сложа руки. Во всей округе бушевали подлые банды. Гедалья Сантос собрал молодых ребят, нашел кое-какое оружие и создал отряд самообороны. Такой же отряд собрался в Лукашивке, и соседи действовали сообща. Вскоре они стали грозой для бандитов и уже вместе ходили помогать соседним селам, местечкам отражать бандитские наскоки.
Бойцы-дружинники с особым уважением относились к этому внешне суровому, смелому и отважному человеку, Гедалье Сантосу, но никто не удивлялся его отваге. Ведь как-никак он был хорошим солдатом, три года как один день в ту войну был на фронте и отлично владеет оружием…
Да, но мы, кажется, несколько отклонились от главного, оставили наших героев посреди дороги, и пора к ним возвратиться, рассказать о них более подробно.
СВАТЫ ИДУТ
Гедалья Сантос, как уже было сказано, славился по только тем, что он некогда был отличным солдатом, прошел империалистическую, а затем и гражданскую войну и заслужил немало боевых наград.
Он славился здесь главным образом как топкий знаток виноградных лоз, как истинный виноградарь и умелый винодел. Не найти было другого такого тонкого мастера, знатока выращивания винограда и выделки вина. Эту тайну он унаследовал от деда-прадеда. Кроме того, унаследовал от них крепкие руки, могучую силу, открытое волевое лицо, опаленное солнцем, ветрами и морозами, высокий лоб с выразительными карими глазами под густыми черными бровями.
Это был человек преклонных лет, но тем не менее на его голове еще не заметно было седин, а коротко подстриженные смолистые усы делали его молодым на вид, крепким, полным сил и энергии. Вечно он чем-то был озабочен, постоянно был в движении и труде, и никто не представлял себе, когда он отдыхает.
В свою плантацию, как, впрочем, и в виноделие, он был влюблен. Вечно здесь пропадал. Редко его можно было застать дома. Его вторым домом был виноградник. Едва только начинались на плантации весенние работы, Гедалья ставил, вернее, приводил в порядок под огромным старым орехом просторный шалаш, где он дневал и ночевал. А если его здесь не заставали, то сразу спешили в подвалы, где он колдовал вокруг огромных чанов и дубовых бочек, изготавливая ему одному известные сорта вина.
Он был не из разговорчивых. Тонкая и скрупулезная работа заставляла его быть неизменно сосредоточенным и внимательным.
Жена его, Нехама, была ему полной противоположностью. Живая, словоохотливая и очень подвижная, она любила посмеяться, подшутить над соседями. И покоя не давала мужу, все укоряла его, что он забывает дом. Как же может существовать дом без хозяина? Слава богу, вывели в люди двух сыновей и двух дочерей. И хоть они уже взрослые, сами работают, могут постоять за себя, но отцовский глаз и здесь нужен. Однако ее упреки не очень действовали на мужа. Он был поглощен своим виноградом, и больше его ничто не волновало.
Жена, дочь и сын трудились на плантации, и все знали, что Гедалья все сможет простить им, не простит только одного: если кто-нибудь из них изменит родовой профессии виноградарей. В этом была вся его жизнь, а так как он не собирался жить вечно, то хотел, чтобы после его смерти дети продолжали начатое им дело, чтобы не оборвалась золотая цепь его рода на земле.
Он любил большой отцовской любовью всех своих детей, — они были поразительно похожи на него, — и все же чуть больше он любил младшую — Руту, стройную чернобровую девушку с большими жгуче черными глазами, которые сводили с ума многих парней.