Потом и о нищих Гу Анг призадумался других. И деньги раздал. И слухи новые по столице о нём пошли. Случайно услышав какой-то из них, Хон Гун потом улыбался недели три. Да, он сына не признал своего, первенца своего не признал. И за то пред предками ответ держать ему – он дурно со старшим сыном своим поступил – но, всё-таки, даже будучи рабом и сыном рабыни, и сыном неизвестно кого, даже так родившись и выросши, его Гу Анг заслужил восхищение людей. А гордость за сына – то лучшее украшение седин отца! Никакие шпильки драгоценные так не украшают гордо поднятую голову, как достойный и добродетельный сын. Даже если не знает никто о том. Но он-то знал! Кроме него мужчин не принимала его нежная Мэй Ли. Точнее, вид делала, что принимала охотно ещё двоих, из рабов, чтоб подозрения в отцовстве на господина её не легли. Но принимала неохотно и редко. Да и… разве можно дурно отзываться о женщине, что в одиночку взрастила такого сына?! Не то, что творение его и старшей госпожи.
***
Шло время, годы шли. Дочерей всех своих пристроил замуж за людей влиятельных Хон Гун. Кроме старшей дочери от умершей молодой жены – он посмертно звание жены своей ей даровал. И люди судачили, разумеется, о том. Но из-за Жёлтой реки старшая госпожа соперницу достать уже не могла. А потому, зубы стиснув, стерпела и это униженье.
***
Шло время, годы шли. Кипела жизнь в Поднебесной. Император их нынешний, Цинь Шихуан, деловой был. Мало того, что объединил все царства Восточной Чжоу, оружие у населения всё отобрал, да переселил десятки тысяч семей знати разных царств в столицу новую Сяньян, так и после не успокоился.
При Цинь Шихуанди соединили стены оборонительные северных царств Чжоу, положив начало невиданной стене и длинной, которую потом, спустя века, будут вспоминать вместе с именем Поднебесной. Дорог несколько важных император заложил, чтоб ездить удобно было до окраин империи из столицы. Выгнал племена сюнну за Великую стену. Забрал много земель от племён юэ.
А что последователи великого Конфуция посмели возражать мнению и желаньям, так то император прощать не желал. Сжигали тексты без жалости. Людей погребали заживо.
***
Гу Анг, отца однажды застав в волнении, рискнул спросить, случилось что. И тот вдруг ему признался, поднос с едой принёсшему, что имел при себе текст, записанный учеником Конфуция – и сохранить бы хотел. Но боится, что если у себя сохранит – за то он гибель принесёт для всей своей семьи. И юноша, волнение увидев доброго господина – тот был обычно с ним дружелюбным и милостивым – всем сердцем возжелал долг благодарности ему вернуть. Ему, ведь Гу Ангу так повезло с хозяином! И, поднос почтительно на стол опустив – ни капли не пролил – на колени бухнулся пред господином.
– Позвольте мне сохранить те документы? Я подальше от поместья уйду. И спрятать постараюсь. Если меня поймают, совру, что украл. А вы не скажете никому, что я вышел из вашей усадьбы.
– Да тебя весь Сяньян знает! – улыбнулся его отец.
– Я уйду далеко от столицы! – пылко юноша сказал ему.
Отец долго бродил по комнате в нерешительности и сын его, сын почтительный его, взращённый рабом, ждал ответа его с почтительным волнением. Уж очень помочь ему хотел! И это читалось на лице его. И тронут был Хон Гун подобным отношением.
И, юношу за плечи сжав – впервые он прикоснулся к нему – заставил подняться с колен, в раз первый.
– Ну, хорошо, – сказал он, хотя и не хотел опасности такой сына любимого подвергать своего, самого любимого из всех троих, но понимал, что в этом надежда наградить Гу Анга потом свободой и, может, деньгами и местом слуги ещё. А иных идей на тот счёт не имел. – Я дам тебе ещё семь книг. И, может, так и не поймут, что идёшь ты, желая укрыть текст ученика Конфуция. Ты будешь врать, что просто с посылкою идёшь. Я письмо тебе напишу. А адрес на бумаги листе мы водою размоем. И письмо подмоем. Будто в реку случайно упал, но быстро вплыл. И книги…
– Но стоит ли книги?.. – юноша робко подал голос. – Книги священны! – он виновато потупился, со взглядом столкнувшись его. – Тем более, вы так дорожите книгами, мой господин!
Улыбнулся вдруг Хон Гун. Старший сын его читать и писать не умел совсем, но почтительность к книгам и к знанию перешла и к нему. В отличие от некоторых. Ругали Конфуция чиновники и студенты, ругали знать и переписчики, желая понравиться императору. Ругал его и Ён Ниан. Самого великого Мудреца и Учителя! Но Гу Анг мудрецов и знания уважал. Красивый сын у Хон Гуна вырос! Очень красивый. Жаль, что и не скажешь: мой. Но, признайся тогда Хон Гун, так, может, Гу Анг до дня сегодняшнего и не дожил!