…А из дома его выбросили, с болью подумала Миньон.
Зал взорвался аплодисментами, Фрэнк с протянутой рукой направился к Фернандесу, чтобы поздравить и вывести из-под стражи, но Артуро, ухмыляясь, покачал головой и остался с товарищами — Миньон даже прослезилась.
Тут же вскочил главный прокурор Соумс и как истый демагог принялся сердечно восхвалять действия суда, «с которыми обвинение полностью согласно. Ведь в таком запутанном и сложном деле, связанном с огромным количеством документов, канцелярские ошибки неизбежны, и обвинение благодарно суду за бесценную помощь в их обнаружении и исправлении».
Не отстал и Пол Шермерхорн:
— Наши подзащитные высоко оценивают стремление вашей чести охранять граждан от злоупотреблений полиции и защищать свободу тех, чья вина вызывает сомнение. Я говорю это и от лица моих коллег, и от лица всех американцев, верящих в справедливость и закон.
На Фрэнке заявление судьи сказалось самым чудесным образом: успокоило и одновременно взбодрило. В начале своей речи он решил использовать его как можно полнее.
— С позволения суда я хотел бы заявить, что подобные действия вашей чести являются лучшей гарантией того, что в данном деле не будут повторены грубые судебные ошибки, допущенные на печально известных процессах в Хеймаркете, Гастонии и Скотсборо. А ведь при менее благоприятных обстоятельствах ошибки были бы не исключены, хотя никогда раньше на карту не ставилась судьба такого количества людей. В Хеймаркете перед судом предстало десять человек. В Скотсборо — девять. В Гастонии на скамью подсудимых село двенадцать человек, но само обвинение предложило инкриминировать им лишь соучастие в непреднамеренном преступлении. Размах нашего процесса возлагает на город, штат и всю нацию тяжелейшую ответственность. Я знаю, что обеспечить обвиняемым хорошую защиту — это геркулесова задача, и боюсь оказаться недостойным ее. Однако я верю, что мои усилия встретят сочувственное понимание и помощь не только суда, но и всех честных граждан Америки. И я хочу попросить их о поддержке.
— Браво! — негромко воскликнула Пан и, наклонившись, сжала руку Миньон.
— Минуту назад я было с радостью подумал, что ваш пример побудит прокуроров изменить свое отношение к подсудимым, но все-таки не решаюсь возлагать на это чрезмерные надежды. Разве кто-нибудь из них предложил, как это было сделано в Гастонии, предъявить подсудимым менее серьезное обвинение? Разве они проявили высокую ответственность, требуемую в таком важном судебном процессе? Почему не были вызваны для дачи показаний те десять-пятнадцать человек, которых уже два дня держат в комнате для свидетелей? А ведь среди них такие важные участники событий, как сенатор Джейк Махони, чей приказ о выселении рабочих и стал причиной беспорядков. Среди них юрист Махони и юрист Угольной компании Реаты мистер Йост, внесший стольких обвиняемых в черные списки. Среди них помощник шерифа Паттерсон, который присутствовал при убийстве Маккелвея, но все же не получил возможности рассказать о собственных действиях и о действиях других лиц. А так называемый «красный заговор», о котором один из свидетелей бесстыдно заявил прессе, но потом даже не упомянул в показаниях? И наконец, что прикажете думать о важном, прибывшем в последнюю минуту свидетеле, который, словно Поль Ривир[161], мчался не переводя духа из Реаты, но суду так ничего и не сообщил?
«Много шума из ничего» — вот как бы мне хотелось охарактеризовать всю эту суматоху, но, увы, для наших подзащитных все это далеко не комедия. Несомненно только одно — перед нами самая крупная в американской истории провокация против рабочих. В зале находятся сейчас десятки, да, ваша честь, десятки обвиняемых, чье участие в трагических событиях совершенно не доказано и чьи имена на этом слушании даже не упоминались. Тем не менее им и их семьям были нанесены оскорбления, их домам и собственности причинен ущерб, а многие из них две недели провели в тюрьме, бок о бок с уголовниками. На каком же основании, позвольте спросить? Почему из-за смерти одного человека почти тысяча жителей Реаты была подвергнута арестам, обыскам и допросам? Почему полицейские решили, что пистолет Фоунера находится сразу в сорока или пятидесяти различных местах? Почему иностранцы, мирно жившие тут годами — иные более тридцати лет, — вдруг арестованы и ожидают высылки из страны? Почему Артуро Фернандес, который до окончания «беспорядков» даже не выходил из здания реатинского суда, был арестован, обвинен в убийстве и освобожден только сейчас, по инициативе вашей чести?