Всему этому есть только одно объяснение. Обвинители забыли о своем долге — охранять невиновных. Они пытаются переложить ответственность на плечи вашей чести, отказываются исправлять допущенные ими служебные ошибки. Они — и это самый снисходительный вывод — потеряли головы, не ведают, что творят.
Фрэнк громко, резко кашлянул. Потом достав платок, вытер губы и украдкой, так что никто, кроме Миньон, не заметил, быстро глянул, нет ли следов крови. Значит, ко всему прочему он волнуется еще и за легкие… Однако голос его зазвучал увереннее.
— Я предлагаю оставить пока области, где не найти логики, и обратиться к здравому смыслу, на котором основано общее право. Надо сказать, что трудности в нашем деле связаны совсем не со здравыми принципами законов, а только с их применением. Существует, например, глубоко разумное положение, что перед тем как разогнать толпу силой, власти обязаны предупредить ее о необходимости разойтись. Это положение преследует двойную цель: во-первых, удержать от необдуманных и непоправимых действий толпу, во-вторых… удержать от необдуманных и непоправимых действий самих блюстителей порядка. Причем вторая цель не менее важна, чем первая. И хотя так называемое «предупреждение демонстрантов или толпы» предписывается законом, в Реате оно не было сделано… Блюстителей порядка никто не удержал. К чему это привело, вы знаете не хуже меня.
Миньон наконец вздохнула свободно. У Фрэнка, видно, открылось второе дыхание.
— Как правильно отметил мой ученый коллега, суть нашего дела заключается в том, собралась ли толпа с заранее обдуманным намерением, вероятным результатом которого и должны были явиться трагические события. Помощник главного прокурора пытался убедить вашу честь, что толпа вступила в сговор с целью освободить арестованного, убив охранявших его полицейских. Но мыслимо ли это? Правдоподобно ли? Я уж не спрашиваю — вероятно ли?
Если бы толпа задалась целью освободить Арсе, то, скорее всего, она пришла бы к тюрьме, куда его посадили. Но как раз там никто и не появлялся. Еще задолго до начала слушания рабочие собрались и терпеливо ждали у здания суда. Одно это неопровержимо доказывает их мирные намерения — просто попасть на открытое разбирательство, назначенное на то утро. Если бы они хотели убить или запугать шерифа и его помощников, почему же они ничего не предприняли, пока арестованного вели в суд, хотя путь из тюрьмы не близкий? Возможностей для этого было сколько угодно, тем более что полицейские выбрали не короткий маршрут через переулок, а повели заключенных по Девятой улице к площади, а потом прямо через толпу к главному входу. Более удобный случай для нападения и придумать трудно. Но никто не тронул ни заключенного, ни полицейских, никто не вытаскивал пистолетов, не размахивал молотками или хотя бы прутиками. Только после того, как заключенного ввели в зал суда, люди попытались пройти следом, но дорогу им преградила вооруженная полиция.
Так неужели, ваша честь, нужно доказывать их истинные намерения? Ведь ясно как божий день, что им хотелось лишь присутствовать на суде. К тому же они соблюдали порядок, вели себя мирно. Когда их законные требования не были удовлетворены, они все-таки сохранили спокойствие. Можно было ожидать, что, возмущенная произволом властей, толпа попробует ворваться в здание, но нет, ни один не поддался на провокацию, ни один не ответил оскорблением на оскорбление. Никто не бросил даже камня. Рабочие только кричали: «Впустите нас!» — но ведь это их право. Они лишь стучали в закрытую дверь. Лишь пытались заглянуть в окно. Надо отдать должное их выдержке!
Фрэнк охрип и откашлялся. У Миньон от жалости заломило в груди. «Doucement»[162], — прошептала она, увидев, что он снова приложил к губам платок.
— Что же, позвольте теперь спросить, вызвало беспорядки? В ответе на этот вопрос, ваша честь, и заключается суть нашего дела. Из показаний судьи Эверслива известно, что слушание не состоялось. Его перенесли, чтобы подсудимый Арсе смог найти себе защитника. Но освободили ли Арсе с этой целью? Нет, не освободили! Может быть, отпустили под залог или поручительство? Тоже нет. Его просто приказали отвести обратно в тюрьму. Разве это не странно? Как же он мог из тюремной камеры найти защитника, когда я, находясь на свободе, не отыскал в городе ни единого адвоката, готового помогать рабочим?