Мурад почти шёпотом ответил:
— Хаджимурад-ага, мы уже миновали отару отца. Теперь прямо перед нами должны быть овцы Замана. Может, вас подвести прямо туда? А?
— Понимаешь, Мурад, мы же такое дело затеваем, что лучше самому чабану не показываться на глаза, пусть он о нас ничего не знает, — тихо сказал Хаджимурад.
— Хорошо, ага, — кивнул провожатый, — но всё же, если вы хотите сделать добро чолуку, то чабану Замену можно было бы и рассказать об этом, он такой человек, что не подведёт, а, наоборот, ещё поможет вам…
— Это ты, Мурад, правильно говоришь. Если чабан хороший человек, он и в самом деле согласился бы нам помочь. Но из-за этой помощи Заман сам может сильно пострадать, лучше не будем вмешивать его сюда. Сами освободим паренька, — посоветовал Хаджимурад.
— Тогда сделаем так: вы стойте в саксаульнике, а я отправлюсь на дорогу, по которой, обычно, ездит их чолук, он каждое утро проезжает здесь на ишаке в свою отару, — объяснил Мурад и отправился на дорогу.
Вскоре на ней оказался и другой юный ездок на таком же маленьком ишаке. Мурад его окликнул. Оба остановились почти рядом с саксаульником и стали о чём-то беседовать.
— Джапар! Джапаркули! — не вытерпев, крикнул Хаджимурад.
Услышав своё настоящее имя, мальчик резко повернулся и направил ишака в саксаульник. Мурад последовал за ним.
Увидев хорошо одетого человека в белой папахе, паренёк нерешительно поздоровался с ним…
— Я пришёл, чтобы отвезти тебя домой! — сказал Хаджимурад.
Юный чолук не сразу поверил его словам, но искоса посматривал на двух незнакомых ему людей.
— Отец твой Хабип-пальван, мать Беневше, сёстры Шапери и Гульчахра передают тебе привет.
Мальчик совсем растерялся.
— Ты узнаёшь своего коня? Подойти, присмотрись, — Хаджимурад снял с седла хурджун, что-то доставая из него…
Джапаркули обнял коня за шею.
— А это твоя одежда, я привёз её из вашего дома. — Хаджимурад стал вынимать из хурджуна чекмень, рубаху, штаны, сапоги.
— Это папа и мама прислали?! Они живы и здоровы? — мальчик подбежал к Хаджимураду, упал у его ног и заплакал…
— Джапаркули, будь мужественным, побыстрее переоденься и — на коня!
Паренёк быстро содрал с себя лохмотья, стал переодеваться. Хотел было надеть и свой суконный чекмень, но Хаджимурад спрятал его в хурджун:
— Пусть он здесь полежит, а ты одень вот этот, — протянул Джапаркули чекмень, который выиграл на тое. — Ничего, что он немного великоват, затянешь его кушаком и садись на коня.
Хаджимурад вынул из хурджуна валеную папаху и стал разглядывать её:
— Нет, в здешних краях таких не носят, потом, в родных местах её наденешь, — он сунул папаху обратно в хурджун, который прикрепил к седлу.
Мурад спрыгнул со своего ишака и надел на Джапаркули свою новенькую коричневую папаху. Сам же взял его старую-престарую.
Джапаркули благодарно посмотрел на своего сверстника, не зная, что и сказать этому доброму парню. Но на помощь ему пришёл Хаджимурад:
— Спасибо тебе, братишка Мурад-джан, да вознаградит тебя аллах за такую щедрость и доброту!
Хаджимурад вскочил в седло, протянул руку Джапаркули и помог ему усесться рядом с собою.
— Мурад! — обернулся к парню Хаджимурад, — а ишака как-нибудь незаметно отправь к отаре Замана.
— Ладно, я его немного подгоню, а там он сам найдёт к ней дорогу. Благополучного пути вам! — совсем как взрослый напутствовал гостей парнишка.
Приятная мелодия
Неожиданное исчезновение Назара встревожило всю его родню. Обеспокоенная мать утром обратилась к невестке:
— Тыллагозель, что-то не видно нашего Назара? Куда бы он мог деться так рано?
Тылла, прикрывая рот яшмаком, тихо ответила:
— Не беспокойтесь, никуда он не делся. Уехал в пески посмотреть овец. А я ненадолго схожу к отцу, — сказала она свекрови и торопливо вышла из дома.
Такой поспешный уход невестки не успокоил мать Назара, а ещё больше насторожил: «Тыллагозель, наверно, не хочет мне сказать, куда отправился среди ночи сын, а сообщит об этом своему отцу и заодно, возможно, о чём-то важном посоветуется с ним. Моя невестка — характером в отца. И сыновья и дочь старого вождя не жалеют сил для родного племени, для своего села. Да ведь и Назар такой же, вряд ли он поехал ночью в пески лишь для того, чтобы на овец поглядеть, наверно, ему предстоит выполнить что-либо более важное… От меня, вероятно, скрывают всё», — раздумывала мать Назара.