— Даже не начинай, Эльф. Благородство то еще дерьмо, а я и так в нем по уши. Так что завязывай, если дорожишь нашей дружбой.
— Она хорошая девочка, — качает головой и отпускает Тимура. Тот морщится, потирая запястье. Да уж, хватка у друга что надо. Руку сломает и не заметит.
— Хорошая девочка? — морщится, резкими словами загоняя поглубже непрошеные чувства, стоит вспомнить о девчонке. И пульс рвет артерии: злой, аритмичный. — Хорошие девочки носят платья с бантиками и сидят дома, а не шастают по наркопритонам.
Догадаться, откуда на той дороге появилась Русалка, труда не составило, как и подтвердить собственные догадки неопровержимыми фактами. Да она сама просто пропиталась сексом. Растрепанная, с засосами на шее и запахом шампанского в волосах. Все в ней кричало, что буквально недавно ее хорошенько оттрахали. Он бы поднял ее с асфальта, куда она рухнула как подкошенная, скрутившись клубком, как маленькая беззащитная лисичка, удостоверился, что все в порядке и отправил бы восвояси. Он бы так и сделал, если бы не ее глаза: рыжие, что веснушки на высоких скулах, светящиеся злостью. Не бесконтрольной яростью, а чистой, как бриллиант, взвешенной и выверенной злостью. Если бы не та чертова фотография в ее деле. Если бы не она сама, какая-то потухшая и…наивная. И то, как она на него отреагировала – не укрылось от Тимура. Он давно научился понимать, чего хочет от него женщина. Давно научился играть на женском теле, получая то, что нужно ему. А здесь…ему и делать ничего не пришлось. Лишь коснуться, чтобы ощутить, как она вся рванулась к нему, словно иголка к магниту. И как удержала силой собственное тело. Да он сам утонул в ее рыжих глазах, увяз, как в сладкой карамели. И сам не понял, как слова слетели с его языка, как назвал ее Русалкой, только тогда осознав, что она действительно, как русалка: заманила, одурманила и не сбежать ведь. А потом удрала, хорошенько врезав напоследок.
Воспоминания рождают улыбку. Но память та еще сука, не забывает подсунуть мерзкие картинки того, кто и что с ней делал, оставляя багровые кровоподтеки на белой коже. И ярость рвется диким зверем. Тимур сжимает кулаки, жалея, что перчатки выбросил, а новая пара в сотне километров отсюда.
— Она не наркоманка, Тимур, — разрезает вязь воспоминаний глухой голос друга.
Не наркоманка. Только анализы говорят о другом и Эльф сам это прекрасно понимает. Тогда к чему этот пустой разговор?
— Ты в чем меня пытаешься убедить сейчас? В том, что твоя лаборатория накосячила или может, анализы перепутали? — ярость клубится в каждом слове, прорывается звериным порыкиванием на самой грани. — А не ты ли пару часов назад растолковывал мне все циферки и буковки в той бумажке?
— Я, — легко соглашается Эльф, почти сминая сигарету. Нервничает. Странно. За Эльфом, безжалостным хирургом, раньше не водилось такого. Он всегда разделял личное и работу. Никогда не поддавался эмоциям. Почему сейчас? Что в этой Русалке такого особенного, что она даже Туманова, сдвинутого на одной-единственной бабе, так зацепила? — И я сам ничерта не понимаю, — ерошит волосы и высыпает из ладони остатки сигареты. — У нее хреновые анализы, Тимур. Ее спасать надо, а не запирать в психушке.
— А я значит принц на белом коне, который непременно должен победить дракона и вызволить принцессу из высокой башни? — ерничает, хотя у самого внутри все огнем горит.
— Для принца ты рылом не вышел, — смерив взглядом Тимура, фыркает Эльф. — Да и одежкой…и коня не завел…
Тимур дергает плечом и медленно закатывает окровавленные рукава рубашки, как будто в этом смысл жизни. Методично, размеренными движениями утихомиривая слетевший с катушек пульс.
Заставляя память станцевать по его правилам.
…Русалка выгнулась в его руках и вся будто закаменела, а потом затряслась в припадке, и Тимур понял сразу – не выдержит. Ее маленькое сердце не выдержит того, чем ее накачали. А в том, что она не сама наглоталась какой-то дряни – не сомневался ни на секунду. Слишком растерянная была. И слишком яркой была ее злость в рыжих глазах.
Эльф оценил обстановку быстро.
— Держи ее, Тимур. Крепко держи. Я сейчас.
И исчез. А она… Она билась в судорогах: спина выгибалась дугой, ноги и руки выкручивало так, что немного – и хрустнут кости, голова запрокидывалась, а на губах пузырилась пена. А Тимур не знал, что делать. Держал ее и смотрел, как хрупкое тело раздирало конвульсиями, выворачивало и кидало в стороны. Мгновение, и Русалка изогнулась, а он отпустил ее, потому что испугался, что нахрен сломает позвоночник, и рухнула на пол. Где-то на краю сознания выматерился Марат, вызывая Скорую. Тимур упал на колени рядом с Русалкой, всем весом прижал к полу. Разорвал рубашку, и на непозволительно долгое мгновение задержался взглядом на белесых шрамах, расчерчивающих ее правый бок и кожу под грудью. По нему словно раскаленными прутьями прошлись – дикая боль прожгла до костей. Он заорал так, что едва не лдопнули барабанные перепонки, а Русалка вдруг распахнула глаза: расфокусированные с розовыми от крови белками. Прохрипела что-то и снова выгнулась дугой, отчаянно ловя воздух. Тимур ругнулся, стиснув зубы, а запутавшиеся вокруг шеи волосы намотал на кулак, повернул голову на бок. Обернулся, мазнув взглядом по дому, где исчез Эльф.