— Не ты, найдется кто-то другой, — дергает плечом и делает шаг к ней, застывшей в пороге кухни.
— Зачем, Тимур? — останавливает уже у кровати, где спит Русалка. — Кто тебе эта девочка?
— Эта девочка, — Тимур оглаживает Русалку взглядом, подмечая, как сведены брови на переносице и как плотно сжаты ее чувственные губы, а пальцы стиснуты в кулачки. Кошмары?
Тимур приседает на корточки рядом, подушечкой большого пальца разглаживает складку на лбу, проводит по аккуратному носику с россыпью веснушек, задевает нижнюю губу и та послушно приоткрывается, словно от долгожданного прикосновения. Тимур улыбается краешком губ. Пальчики Русалки разжимаются и она вся, еще мгновение назад натянутая, как тетива, расслабляется. Вот и прекрасно. Тимур убирает за ушко прядку ее волос и поднимается на ноги, чтобы тут же столкнуться с изумлением на лице Инги.
— Кто она, Тимур? — спрашивает вдруг просевшим голосом.
— Она…она мой ключик к Гурину, Белка.
— И все?
Она пытается поймать его взгляд, допрашивая, точно заправский следователь.
— А я разве на допросе? — намного резче, чем стоило. Но ему не нравятся ее вопросы.
— Я лишь хочу понять, Тимур, — смягчает голос, отступая.
— Не надо, Белка. Просто помоги и я уеду.
— Ладно, — вдруг соглашается. — Но если ты пообещаешь мне все ей рассказать потом…после…
— Инга, — ему становится смешно, — если бы я планировал ей рассказывать, она бы сейчас не спала.
— Ты неисправим, Тим.
— А ты только сейчас это поняла? — он удивлен.
Слишком много личного в их незатейливом диалоге. Слишком много прошлого, в котором они давно поставили жирную точку.
Инга не отвечает, коротко усмехнувшись, стягивает с плеч пиджак и уходит в ванную.
— Кофе себе сам сделаешь, — вернувшись в латексных перчатках, джинсах и темной водолазке, бросает она. Тимур на мгновение зависает на ней, такой простой и совсем домашней в этой одежде. Он успел забыть, что она бывает такой. И это выбивает почву из-под ног. Он делает жадный вдох. — Я позову, если ты мне понадобишься, — словно не замечая его состояния. А может, и правда не замечает. Между ними давно и безнадежно распростерлась бездонная пропасть. И сегодняшнее его смятение – глупое стечение обстоятельств. Он просто слишком устал.
На кухне Тимур усаживается на стул, упирается затылком в стену и прикрывает глаза. Ждет. Кофе не пьет. И ни о чем не думает. Но стоит ему закрыть глаза, как она приходит сама, с рыжими взглядом, горящим злостью, с тугими локонами, в которые отчаянно хочется зарыться носом и дышать-дышать. не позволяет ему выпасть из реальности, хотя очень хочется. Неужели снотворное все-таки действует и на него? Нет, это не снотворное. Хуже. Он стряхивает наваждение, ерошит волосы и замечает Ингу, сидящую за столом напротив. У нее усталый вид, как будто она только что повстречалась, как минимум с чертом. И боль острыми когтями раздирает внутренности. Он резко встает, подходит к окну, пытается открыть окно, но пальцы дрожат и бешенство щекочет нервы. Ему не нужно слов, чтобы понять – он был прав. И он убьет суку Удава за то, что тронул Русалку.
Теплые ладони ложатся на его плечи. Он вздрагивает и цепенеет. Инга растирает его плечи, скользит ладошками ниже, растирая его закаменевшие мышцы, обнимает и прижимается к его спине всей собой. Он чувствует ее запах, полевых цветов и лета, и ее всю, такую нежную, мягкую и знающую его даже лучше чем он сам.
— Ты должен ее беречь, Тимур, — шепчет она, щекоча своим дыханием.
Он вдыхает обжигающий летний воздух – окно все-таки поддалось. Дрожащими пальцами впивается в подоконник.
— Она такая беззащитная и…
— Ты можешь сказать, откуда у нее все эти шрамы? — перебивает, не позволяя ей еще прочнее увязнуть в его бездне.
— Я могу лишь предполагать…
— Откуда? — и боль танцует на его внутренностях ту самую ламбаду.
— Скорее всего, от осколков. Как будто боком упала на груду стекла. Понимаешь?
Он кивает. Да, он понимает. Еще как. И желание убить Удава уже не такое острое, потому что смерть для этого ублюдка – слишком легкое наказание.
— А вот на руке… — Инга смыкает пальцы в замок, сдавливая его живот, как будто хочет удержать на месте. — На руке она сама. Еще у нее ссадины наружных половых органов и только недавно зажившие разрывы… — она сглатывает, слова подбирает. — У нее был секс, Тимур. Жесткий и даже жестокий. И не только традиционный…
— То есть ее трахали во все дыры, верно? — циник в нем торжествует, а все остальное нутро выворачивает от тихого «да» Белки.