Человека за спиной я почувствовала сразу. Не услышала, как он подошел, а именно учуяла. Как хищник чует добычу. И сердце внутри больно ударилось о ребра. Раз, другой, третий. Как будто кто-то толкнул его изнутри, заставляя биться. Выталкивая из опустошенного нутра все поганые мысли. Он стоял совсем близко: высокий, сильный. Спинным мозгом ощущала жар его тела и горький аромат парфюма. Он не пытался меня коснуться или заговорить. Просто стоял, обдавая меня своей необузданной энергией, которая выплескивалась в его запахе: диком, стремительном и вместе с тем успокаивающим. Этот незнакомец, лица которого я так и не увидела, вдохнул в меня то, что я искала: желание бороться и быть свободной.
Я шла за ним следом, босыми ногами увязая в песке. Шла во мраке сгущающейся ночи, пытаясь запомнить его твердую походку, широкий разворот плеч. Не отставая и не нагоняя. Чувствуя странную эйфорию, как будто глотнула воздуха после удушья. Улыбаясь впервые за много месяцев и напевая: «А нам все равно, а нам все равно…»
Он свернул за угол дайвинг-клуба, а я столкнулась с Мариком…
Обжигающий порыв ветра заставляет зажмуриться и сильнее вжаться в шершавый ствол, обхватив себя руками.
— Марик, я не пойду, — шепчу, тряхнув волосами, тут же рассыпавшимися по плечам. Резкий винный запах шибает в нос. Морщусь. Куда я в таком виде? Нога распухла, джинсы перепачканы, волосы в шампанском, да и я сама…вымыться бы.
— Не понял. Кнопка, я тебя не узнаю, — придвигается ко мне, ладонями упершись в дерево выше моих плеч. — Где та смелая девчонка, что с акулами плавала, а?
— Утонула в Тихом океане, — вздыхаю, как о безвозвратной потере.
— Головой не приложилась, не? — пропуская мимо ушей мою реплику, прикладывает ладонь ко лбу. Я резко откидываю голову назад и больно ударяюсь затылком о ствол. Шиплю, закусив губу. А Марик сочувственно качает головой, но в его глазах искрится смех. — Точно, приложилась. Поди еще и солнышком напекло.
— Ночь уже на дворе, — и словно в унисон моим словам застрекотали цикады.
— Вот именно: ночь на дворе, а ты выпендриваешься, как принцесса на горошине, — теперь он сердится. — Вот не сможешь ходить, что я Захару скажу? Он с меня три шкуры сдерет.
Захар Зорин — мастер спорта по дайвингу и владелец клуба, где я тренируюсь, — ребят гоняет в хвост и в гриву, разлада дисциплины не терпит, но ко мне относится как-то по-отечески. И единственный из всех ребят-спортсменов знает обо мне если не все, то родословную точно.
— Марик, ты преувеличиваешь, — морщусь, неудобно поставив стопу, тут же вспыхнувшую огненной болью. — Ты же не виноват, что все так случилось. Только я и эти чертовы каблуки.
— Как будто ты Захара не знаешь, — не уступает Марат.
Знаю. И знаю, что достанется по первое число не только Марату, но и мне, несмотря на всю чемпионскую доброту Зорина. Вот только страх, тугим узлом скрутившийся в солнечном сплетении, перевешивает все здравые аргументы.
— Я не пойду, Марик, — упрямлюсь, вцепившись пальцами в кору дерева.
— И не надо, — соглашается он, чтобы спустя мгновение одним неуловимым движением подхватить меня под коленки и перекинуть через плечо.
Я не визжу, не брыкаюсь, даже укусить этого говнюка не пытаюсь – а смысл? Я что назойливый комар, только дискомфорт доставлю, но Марата не остановлю. Такую груду мышц остановит разве что груда мышц втрое больше. А я, увы, ему и до плеча не достаю, что уж говорить о комплекции. Поэтому я просто вишу вниз головой, каждой молекулой ощущая липкий и противный страх.
— Что это ты притихла, кнопка? — настораживается Марат.
— Настраиваюсь на встречу с тем, кто меня едва не переехал, — выдыхаю, поморщившись от неприятной тяжести в животе.
— Даже не пытайся, кнопка, — хмыкает Марат и ногой толкает, судя по всему, калитку. — Я на твои байки не куплюсь. Знаем – плавали.
Вздыхаю. Надо же, впервые говорю правду, а мне не верят. То ли ложь выходит правдивее – не пойму.
— А если скажу, что влюбилась в твоего доктора, а?
Марат прыскает со смеху, шагая по узорной плитке дорожки, ведущей к дому.
— Тогда поработаю Купидоном, — возвращает он мне игривым тоном. — Привет, Алексей Николаевич, — вмиг посерьезнев, хотя в голосе чувствуется тепло. Так, пожалуй, сын может разговаривать с отцом. С любимым отцом. И от этой теплоты тянет улыбаться. Даже страх затаивается, скрючившись на кончиках пальцев вывихнутой ноги.