Врезалась в его серое одиночество, как тогда…под удар Тимура. Он помнит. Как и то, что это чужая женщина. Но…все пошло наперекосяк.
Она единственная, кто не испугался его «приступов» — разорванных листов, брошенных в лицо, злого взгляда и синяков на ее тонких запястьях. Она приходит снова и снова. Как будто ничего не было. И он перестает ее выгонять. Становится вдруг любопытно, а что будет дальше.
Игнат украдкой подглядывает, как она рисует. Как смешно морщит нос, когда ей что-то не нравится. Как закусывает губу, увлеченная процессом. Как щурится, намечая контуры. И как закалывает карандашом волосы, а потом сердится, когда не может его найти. А еще она оставляет Игнату свои рисунки. И на каждом из них драконы. Маленькие, только делающие первые взмахи перепончатыми крыльями. Или огромные, сжигающие деревни. Такие, какие когда-то рисовал их сумасшедший гений Руслан Огнев. Игнат вспоминает, как Сварог рассказывал, что Асю рисовать Руслан учил. Вспоминает, как они ездили к Руслану и как тот забрал все Асины рисунки себе, а потом выгнал их всех взашей. Всех, кроме Аси. А она после так и не призналась, о чем они говорили.
И вот среди всех рисунков Игнат обнаруживает и свой портрет. Странный. Черно-белый. И лишь глаза, смотрящие на него как будто из тумана, теплого янтарного цвета. Асины глаза, вернувшие краски его существованию.
А потом она не пришла.
Вместо нее приходит Тимур.
Садится на пол в пороге спальни, затылком упершись в дверной откос и молча смотрит на так и не перестеленную кровать.
Игнат стряхивает столбик пепла и тихо чертыхается. Висок зудит и нарывает, словно под прицелом. Мерзкий холод пересчитывает позвонки, потешаясь над их хрупкостью. Колючими льдинками протыкает каждый нерв. Становится душно и на лбу выступает испарина. Игнат сминает сигарету в давно переполненной окурками чашке, сглатывает, шумно втягивая носом затхлый воздух. Остро ощущая, как вместе с Тимуром в его квартиру вошло отчаяние. Чужое, как инородный предмет в теле.
Игнат смотрит на безучастного друга и предчувствие беды сдавливает череп всего одним словом: «Ася».
— Тим…
Зовет и осекается, когда Тимур поворачивает голову и смотрит на Игната так, будто видит впервые в жизни.
Его бледное лицо как-то вытянулось, черты заострились, а глаза почернели от горя так, что и зрачка не рассмотреть.
— Твою мать, — цедит Игнат, спрыгивая с подоконника, на котором провел…да хрен его знает, сколько дней.
Встряхивает головой, отгоняя ненужные мысли и тут же получает в ответ давящими тисками предчувствия. Хватает с прикроватной тумбочки початую бутылку водки и присаживается рядом.
Заглядывает в глаза Тимура, надеясь до последнего, что ошибся. Не разглядел в тумане собственной боли. Но, увы. Во взгляде друга застыла сплошная чернота. Игнат уже видел такой взгляд у друга однажды и знал, что ничего хорошего это не сулит. Значит, нужно вытряхивать Тимура из этой гнилой бездны как можно быстрее, иначе Игнат и лучшего друга потеряет. Хватит с них одного психа.
— Пей, — приказывает, вкладывая в ослабевшую руку другу, бутылку. Но Тимур отворачивается, прикрывает глаза. И молчит. И это гребаное молчание доконает Игната. — Пей, кому говорю! — рычит, но не от злости, а скорее от бессилия. Потому что ничерта не понимает, а предчувствие уже в ледяную глыбу обросло, за грудиной сдавило. — Не заставляй меня в тебя водку силой вливать. Сварог!
— Да не буду я пить, — устало. Но в голосе что-то еще…
И это «что-то» в каждом жесте друга и в протянутом Игнату диске. Крушинин смотрит на сверкающий диск и точно знает, что ему нельзя смотреть.
— А на словах? — просит с какой-то глупой надеждой.
— На словах…Ну на словах так на словах…Кто-то похитил мою жену и пытается ее отравить.
Игнат дышать перестает, потому что глыба за грудиной ребра пересчитывает. И Игнат хруст ломающихся костей отчетливо слышит. И эта хрень ему очень не нравится.
— Кто?
— Подозреваю, что Гурин. Но…
— Что «но»? — сипло. Игнат прокашливается, отпивает водку из горла и вкуса не чувствует. Ничего, как будто воды хлебнул. Но оно и хорошо, мозги ясными останутся, когда Игнат тоже расскажет другу о своих умозаключениях.
— Не он это, Игнат.
— Беседовал с ним, — не спрашивает, констатирует факт. Тимур кивает. — Живой?
— Да он продал ее с потрохами. Даже справку предоставил, что не отец ей, — ухмыляется, а у самого желваки по скулам гуляют. — Я думал, обосрется со страху – так ему жить хотелось. Отказался от нее. Официально с подписями нотариусов и в присутствии прессы.