Я качалась в седле и гадала, кому из разбойников принадлежит кобыла, которую мы забрали как трофей? Точно не Жирко. Его серый в яблоках жеребец убежал сразу, как только его отвязали от старой липки. Моя кобылка была молодая, но смирная, с белой звёздочкой во лбу. «Каурка», именно так я решила её назвать, из-за масти. Шелковистая, ухоженная грива и тёмный хвост выдавали в лошади непростое происхождение. Из какой конюшни увёл её разбойник? А, может, на ярмарке украл? Клеймо на боку я прочесть не смогла, но Смеян покачал головой, осматривая ноги и зубы лошади. Он явно что-то знал, но делиться со мной не желал. А и пусть! Я была так счастлива, что осталась жива, что прощала своему спасителю всё и старалась не замечать, что он недоволен.
Смеян и в мою сторону смотреть не хотел. Он погрузил три измочаленных трупа разбойников в повозку господина Прутка, бездыханное тело Жирко взвалил на круп лошади-тяжеловоза, явно возившего на своей спине гоблина-главаря, и мы двинулись в путь. Пятый разбойник, человек в кожаной куртке с бахромой по спине и рукавам, сбежал, вскочив на свою лошадь.
Господин Пруток был не слишком рад тому, что с его товаром в повозке едут тела разбойников, но спорить с гвардейцем не стал. Порядки понимал: без дознания никак не обойтись, а разбойников должен судить Суд Короны.
Наконец мы двинулись в путь, немного быстрее, чем ехали до происшествия. День клонился к вечеру. Впереди ехал Смеян. Я восседала как истинная госпожа на Каурке, рядом трусил молодой жеребец без седока, за ним тяжеловоз с Жирко. Компанию замыкал купец. Он охал, когда повозку подбрасывало на кочках, словно пострадал больше всех. Я смотрела в спину Смеяну и видела, что мундир на нём сидит ладно, хоть сильно испачкан пылью и успевшей засохнуть гоблинской кровью. Я вспоминала жаркую драку и не могла понять, как нам удалось одолеть всю шайку. Не иначе эльфийская праматерь помогла. Хорошо, что Пруток помалкивал об увиденном. Не каждая девушка может силой ветра поднять палку. Смеяну об этом тоже было знать не обязательно. Он и так один раз обернулся и спросил, где я научилась так ездить, и я ему напомнила, что я – Стася Лучик, а не простая посудомойка.
В городишко Челноки мы прибыли вечером, когда садившееся солнце позолотило верхушки остроконечных крыш и балкончиков. Я слышала, что в Челноках живут преимущественно шноркели, но сама с ними никогда дел не имела. Представляла их себе скаредными, дотошными, недоверчивыми, как их описывал мой папашка. Но если они построили такие милые домики, то могли и сами быть вполне приятными.
Мы подъехали к зданию магистрата, Смеян привязал лошадей к коновязи, велел мне оставаться снаружи, а сам с господином Прутком пошёл внутрь. Я спрыгнула с Каурки и потёрла колени. Не понятно, отчего ломило тело и ноги, то ли после вчерашних побоев Жирко, то ли после пробежки по лесу и драки, то ли после долгой дороги по кочкам. Жирко уже давно пришёл в себя, но не показывал виду, что слышит и понимает происходящее. Я присела на корточки и заглянула ему в лицо, нос был расквашен, один глаз заплыл, второй смотрел мутно. Я удовлетворённо хмыкнула. Теперь мы оба были раскрашены под орех.
– Стася, – промычал он, – отпусти меня. Развяжи верёвки.
– Нет уж, тухлая требуха. За твои грехи тебя колесуют, будь уверен.
– Стася, прости меня. Я бы в обиду тебя не дал. Я жениться хотел.
– Ага, так именно и делают предложение! – хмыкнула я.
Из магистрата вышли два рослых юноши в серых мундирах с красными нашивками на рукавах. Они подошли к повозке господина Прутка и стали ворочать трупы разбойников. Юноши тихо переговаривались между собой.
– Это Чернобров, это Катуня, это Бестия. Всё сплошь знакомцы. Банда неуловимых, – сказал один.
– Теперь это банда уловимых! – ответил другой.
Юноши вернулись в магистрат и вскоре к повозке подошли уже не двое, а четверо. Кряхтя и поругиваясь, они вытащили трупы разбойников и отнесли их во двор магистрата. Затем вернулись за Жирко. Они бесцеремонно сдёрнули его с крупа лошади и поволокли прочь. Жирко бессвязно кричал: «Стойте, погодите! Я дворянский сын! Вам худо будет!»
Мне даже жалко его стало. Когда хлопнули ворота магистрата, закрывавшие двор от посторонних глаз, вопли Жирко затихли. Я снова скучала, не смея отойти от повозки. Наконец из магистрата вышел высокий пожилой усач в сером мундире с зелёными нашивками и огромной серебряной розой в петлице – знаком высочайшего расположения нашего монарха. Усач шёл в сопровождении Смеяна и господина Прутка. Они подошли к коновязи, и Смеян указал на коней, которых можно было забрать. Я в страхе вцепилась в поводья Каурки.