— Теперь только мужчины — санитары — будут помогать тебе, — продолжаю я. — Ты не можешь угрожать нашему персоналу, Чед.
— Тебе введут седативное и привяжут к кровати в следующий раз, если подобное случится снова, — план Тиллмана звучать жестко проваливается.
— Привяжут? Похоже на извращение, — говорит он ликующим тоном.
Как и все палаты на третьем этаже, палата Чеда абсолютно пуста. Персонал Хоторн-Хилл за прошедшие годы усвоил, что психопаты и пациенты с суицидальными наклонностями могут использовать любые предметы, чтобы причинить боль себе или другим. У Чеда есть лишь кровать и пластиковый кувшин с водой на полу. Все окна в Хоторн-Хилл сделаны из экстратолстого, непробиваемого стекла, но на третьем уровне, жалюзи установлены между двумя толстыми стеклами, и они открываются и закрываются снаружи.
Чеда мало что интересовало, и он отклонял любую возможность исправить это, кромсая страницы книги и поедая их пару дней назад.
— Ты не выведешь меня из себя, Чед, — говорю я, удерживая его взгляд. — Я несколько лет служил в армии, а после этого работал в неотложной помощи. Я имел дело с разными людьми.
— И с людьми, которые сдирают кожу с других ради удовольствия, тоже? — он резко прыгает на колени в кровати, его жилистое тело абсолютно обнажено, поскольку он отказывается надевать больничную одежду.
— Возможно, — отвечаю я и пожимаю плечами. — Я дислоцировался в Афганистане некоторое время, и там тоже были больные ублюдки.
Чед встает с кровати и делает шаг к Тиллману. Тиллман переводит свой взгляд на меня, а затем обратно на Чеда.
— Думаешь, мне нравится трахать только несогласных женщин? — смеется он, его смех очень похож на маниакальный.
Тиллман вытягивает перед собой руки.
— Возвращай свою задницу обратно в кровать, Чед, — приказываю я.
— Ещё рано, — он придвигается ближе к Тиллману, который смотрит на него одновременно с отвращением и испугом.
Тиллману необходимо быть жестким по отношению к этому пациенту, но он, очевидно, не собирается этого делать. Я приближаюсь к ним, и Чед перестает двигаться.
— Ты бы тоже боялся меня, если бы не был таким большим, — говорит он мне. — Думаешь, твой размер удержит тебя в безопасности от меня, но ты ошибаешься.
— Тогда покажи, на что ты способен, — подначиваю я его.
Чед пристально смотрит на меня в течение нескольких секунд, прежде чем произносит:
— Не сейчас.
— Никогда. Ты научишься тому, что жизнь здесь лучше, если ты сотрудничаешь с нами.
В ответ Чед хватает свой член и снова начинает мастурбировать. Каким образом парень может быть твердым сейчас, пока спорит со мной, я не представляю. У него, на самом деле, серьёзные психические проблемы. Его дело одно из самых тревожных, которые я когда-либо читал.
— Я слышал, здесь в доме есть горяченькая молчунья, — говорит он. — Я бы с удовольствием пообщался с ней поближе.
Я напрягаюсь. Мне плохо от одной только мысли, что Чед может находиться в одной комнате с Элисон. И кто, чёрт побери, рассказывает ему о других пациентах? Я введу новое правило на следующем собрании персонала. Хотя, наверное, говорить об этом нет необходимости. Персонал итак знает правила.
— Ты в изолированном крыле, — говорю я, изображая нейтральность в своем тоне, которую не ощущаю. — Так что, этого не случится.
— Молчунья... — задумывается он. — Мне бы ужасно не хватало криков. Но все же... сколько всего я мог бы сделать, без того чтобы кто-нибудь все узнал, если бы просто смог заполучить ее себе.
Чед радостно смеется, и мышцы на моей челюсти начинают подергиваться. Я мог бы стереть эту улыбку с его лица очень просто, но я не могу позволять себе показывать чувства. Я напоминаю себе, что он никогда даже не увидит Элисон, не говоря уже о том, чтобы остаться с ней наедине и прикоснуться к ней.
— Сейчас мы уходим, — говорю я. — Терранс принесёт тебе поднос с едой сегодня, а доктор Тиллман проверит тебя завтра.
Тиллман тут же несется к двери, вероятно, не желая поворачиваться спиной к Чеду без моего прикрытия. Электронный замок пищит, как только закрывается за нами, и я указываю Тиллману на маленький конференц-зал, расположенный прямо по коридору.
— Пойдем, — поясняю я Тиллману.
Как только мы заходим внутрь, и дверь за нами закрывается, он протяжно выдыхает и говорит:
— Мужик, этот парень совсем чокнутый.
— Ты же понимаешь, что работаешь в больнице для душевнобольных?
— Да, но… ему явно чего-то не хватает в голове. У него напрочь отсутствует совесть.
— Такое часто бывает у психопатов.
Он садится в кресло с одной стороны маленького стола для переговоров, но я остаюсь стоять во главе стола.
— Психопаты также могут быть зачастую очаровательны и интеллигентны, — продолжаю я.
— К чему этот урок? Я все это знаю, — говорит Тиллман и пристально смотрит на меня.
— Знаешь? Ты ведь только что отдал ему преимущество там, в палате. Теперь он знает, что ты его боишься, и будет играть на этом.
— Я не боялся, — фыркает он
— Не вешай мне лапшу на уши. Сегодня суббота, и я должен был отправиться в поход с пациентами еще десять минут назад.
— Парень — убийца, Дэниел.
— Да, но он не сможет броситься на тебя с кроватью. Бери Терранса с собой в палату, если нужно, но не позволяй Чеду контролировать динамику твоего контакта с ним. Если это выходит из-под контроля, уходи. Но никогда не беги, поджав хвост.
— Мужик, его нужно седатировать [13] и привязать. Этот парень опасен.
Мои мышцы напрягаются, когда я делаю глубокий вдох и потом опускаю взгляд в пол, пытаясь остыть.
— Броди, каждый здесь потенциально опасен. Либо для себя, либо для других. Любого с психическим заболеванием, которое требует стационарного лечения, необходимо лечить с уважением и состраданием, но также без сомнений в том, кто является главным.
— Ты, — в его тоне слышится горечь.
— Когда дело касается тебя и твоего пациента, ты — главный.
— До тех пор, пока ты не исправишь мои назначения позже.
Я трясу головой и после пристально смотрю на него.
— Я высказываю претензии всегда только в приватной обстановке. Философия Хоторн-Хилл в заботе о пациенте. Это моя работа — следить за тем, чтобы все понимали это.
Он нехотя кивает и говорит:
— На самом деле, больше похоже, будто бы это твоя философия.
— Да, так уж получилось, что я согласен с позицией администраторов Хоторн-Хилл, ставящих на первое место заботу о пациентах. Почему, ты думаешь, я здесь?
— Я выяснил, что ты не мог работать где-нибудь еще, после того как действие твоей лицензии было приостановлено.
Сразу же воздух меняется в комнате, становясь густым от напряжения. Я позволяю словам Тиллмана зависнуть на несколько секунд в воздухе, прежде чем ответить.
— Так, значит, ты просматривал записи о моей лицензии.
Он одаривает меня самодовольным взглядом.
— В администрации Хоторн-Хилл знают, что ты лишался своей лицензии?
— Да. Они осведомлены, что действие моей лицензии было приостановлено. У меня были хорошие рекомендации, когда я пришел сюда.
Я могу видеть разочарование на его лице. Тиллман, вероятно, берег эту информацию и планировал нанести ею сокрушительный удар по мне, но его попытка была больше похожа на слабый шлепок.
— Моя работа здесь заключается в создании безопасности для всех. И твоя работа будет результативной, если ты примешь мою конструктивную критику и сделаешь выводы. Я говорю с тобой сейчас, потому что не хочу, чтобы это дерьмо пошло не в ту сторону. Чем скорее ты утвердишь себя с пациентами, вроде Чеда, тем менее вероятно, что он попытается что-либо провернуть с тобой. И если тебе не комфортно от мысли лечить его, дай мне знать и это сделаю я.
— Нет, я в порядке.
— Ладно, — киваю я, принимая его ответ. — Мне нужно идти.
Я не жду, пока он покинет конференц-зал вместе со мной. Вместо этого, я машу рукой медсестре, сидящей на посту, и она проводит меня через дверь лифта. Там я наклоняюсь вперед для сканирования сетчатки глаза и ввожу пароль на панели.