Чед пристально смотрит на меня в течение нескольких секунд, прежде чем произносит:
— Не сейчас.
— Никогда. Ты научишься тому, что жизнь здесь лучше, если ты сотрудничаешь с нами.
В ответ Чед хватает свой член и снова начинает мастурбировать. Каким образом парень может быть твердым сейчас, пока спорит со мной, я не представляю. У него, на самом деле, серьёзные психические проблемы. Его дело одно из самых тревожных, которые я когда-либо читал.
— Я слышал, здесь в доме есть горяченькая молчунья, — говорит он. — Я бы с удовольствием пообщался с ней поближе.
Я напрягаюсь. Мне плохо от одной только мысли, что Чед может находиться в одной комнате с Элисон. И кто, чёрт побери, рассказывает ему о других пациентах? Я введу новое правило на следующем собрании персонала. Хотя, наверное, говорить об этом нет необходимости. Персонал итак знает правила.
— Ты в изолированном крыле, — говорю я, изображая нейтральность в своем тоне, которую не ощущаю. — Так что, этого не случится.
— Молчунья... — задумывается он. — Мне бы ужасно не хватало криков. Но все же... сколько всего я мог бы сделать, без того чтобы кто-нибудь все узнал, если бы просто смог заполучить ее себе.
Чед радостно смеется, и мышцы на моей челюсти начинают подергиваться. Я мог бы стереть эту улыбку с его лица очень просто, но я не могу позволять себе показывать чувства. Я напоминаю себе, что он никогда даже не увидит Элисон, не говоря уже о том, чтобы остаться с ней наедине и прикоснуться к ней.
— Сейчас мы уходим, — говорю я. — Терранс принесёт тебе поднос с едой сегодня, а доктор Тиллман проверит тебя завтра.
Тиллман тут же несется к двери, вероятно, не желая поворачиваться спиной к Чеду без моего прикрытия. Электронный замок пищит, как только закрывается за нами, и я указываю Тиллману на маленький конференц-зал, расположенный прямо по коридору.
— Пойдем, — поясняю я Тиллману.
Как только мы заходим внутрь, и дверь за нами закрывается, он протяжно выдыхает и говорит:
— Мужик, этот парень совсем чокнутый.
— Ты же понимаешь, что работаешь в больнице для душевнобольных?
— Да, но… ему явно чего-то не хватает в голове. У него напрочь отсутствует совесть.
— Такое часто бывает у психопатов.
Он садится в кресло с одной стороны маленького стола для переговоров, но я остаюсь стоять во главе стола.
— Психопаты также могут быть зачастую очаровательны и интеллигентны, — продолжаю я.
— К чему этот урок? Я все это знаю, — говорит Тиллман и пристально смотрит на меня.
— Знаешь? Ты ведь только что отдал ему преимущество там, в палате. Теперь он знает, что ты его боишься, и будет играть на этом.
— Я не боялся, — фыркает он
— Не вешай мне лапшу на уши. Сегодня суббота, и я должен был отправиться в поход с пациентами еще десять минут назад.
— Парень — убийца, Дэниел.
— Да, но он не сможет броситься на тебя с кроватью. Бери Терранса с собой в палату, если нужно, но не позволяй Чеду контролировать динамику твоего контакта с ним. Если это выходит из-под контроля, уходи. Но никогда не беги, поджав хвост.
— Мужик, его нужно седатировать [13] и привязать. Этот парень опасен.
Мои мышцы напрягаются, когда я делаю глубокий вдох и потом опускаю взгляд в пол, пытаясь остыть.
— Броди, каждый здесь потенциально опасен. Либо для себя, либо для других. Любого с психическим заболеванием, которое требует стационарного лечения, необходимо лечить с уважением и состраданием, но также без сомнений в том, кто является главным.
— Ты, — в его тоне слышится горечь.
— Когда дело касается тебя и твоего пациента, ты — главный.
— До тех пор, пока ты не исправишь мои назначения позже.
Я трясу головой и после пристально смотрю на него.
— Я высказываю претензии всегда только в приватной обстановке. Философия Хоторн-Хилл в заботе о пациенте. Это моя работа — следить за тем, чтобы все понимали это.
Он нехотя кивает и говорит:
— На самом деле, больше похоже, будто бы это твоя философия.
— Да, так уж получилось, что я согласен с позицией администраторов Хоторн-Хилл, ставящих на первое место заботу о пациентах. Почему, ты думаешь, я здесь?
— Я выяснил, что ты не мог работать где-нибудь еще, после того как действие твоей лицензии было приостановлено.
Сразу же воздух меняется в комнате, становясь густым от напряжения. Я позволяю словам Тиллмана зависнуть на несколько секунд в воздухе, прежде чем ответить.
— Так, значит, ты просматривал записи о моей лицензии.
Он одаривает меня самодовольным взглядом.