И хотя Морган — моя подруга, но ей восемнадцать лет, поэтому она думает, что мир, в основном, крутится вокруг нее.
— Ладно, отлично, — говорит она, пожимая плечами. — И все же спускайся, если передумаешь. Ты мне нравишься больше, чем Тим.
Морган встает и покидает комнату. Я открываю книгу на той странице, где остановилась, и возвращаюсь к чтению, в надежде затеряться в другом мире на какое-то время. Мое настроение призывает меня окунуться в более темное произведение, поэтому сейчас я читаю «1984» Джорджа Оруэлла.
Небо начинает изменять свой цвет из-за приближающегося заката, когда я слышу, что кто-то входит в дверь с моим ужином. Его всегда приносят в 17:45, за пятнадцать минут до того, как накрывают столы в столовой.
— Привет, я принес тебе ужин.
В животе все переворачивается, когда я поднимаю взгляд, чтобы увидеть Дэниела, стоящего в дверях. Обычно работник столовой приносит поднос с едой. Я закрываю книгу и кладу ее рядом с собой.
Он ставит поднос на кровать и возвращается обратно к двери. Сердце ухает вниз, когда я понимаю, что Дэниел уходит. Я хочу позвать его и попросить остаться.
Но когда он кладет руку на ручку двери, то просто закрывает ее, оставаясь в палате. Он подходит и садится на широкий подоконник, внимательно наблюдая за мной в течение нескольких секунд.
— Я закончил читать «Алую Букву» несколько дней назад, — наконец говорит Дэниел. — Я не принес ее с собой, потому что… — он делает глубокий вдох. До этого момента я никогда не видела его каким-то другим, нежели уверенным в себе и все контролирующим. — Я не планировал приходить сюда, но затем... ну, вот он я.
Дэниел жестом указывает на поднос с едой, стоящий на кровати.
— Если хочешь, можешь поесть, пока мы разговариваем... или пока я говорю, ну, ты понимаешь...
Я отрицательно качаю головой. Я была зла на него, когда он только вошел в комнату, но от того, что Дэниел нервничает, мой гнев исчезает. Я надеюсь, он здесь не потому, что принес дурные вести, но тогда я не могу представить, почему еще он может нервничать.
Дэниел смотрит на обложку книги, лежащей на моем столе, и уголки его губ ползут вверх в улыбке.
— Ну, дерьмо. Все намного хуже, чем я думал.
Я улыбаюсь в ответ, и его глаза задерживаются на моих довольно надолго.
— У меня складывается ощущение, что я подвел тебя, раз уж ты читаешь книгу о том, как оставаться человеком в нечеловеческих обстоятельствах, — говорит он. Его темные глаза становятся серьезными. — Расскажешь мне, как ты себя чувствуешь? На доске?
Я встаю с кресла и беру маркерную доску и маркер с тумбочки. Затем присаживаюсь на кровать напротив Дэниела и пишу:
«Я скучаю по прогулкам снаружи».
Он кивает головой, понимая меня.
— Еще пятнадцать дней. Мне жаль, что ты застряла здесь.
Я пишу другое сообщение:
«У меня такое чувство, что ты избегал меня».
Он тихо вздыхает и опускает взгляд в пол.
— Я не буду отрицать этого. Избегал. Ты оказываешь влияние на меня, Элисон. Я не уверен, что с этим делать.
Я ошеломлена его признанием. Я стираю сообщение с доски салфеткой, и мы минуту сидим в тишине.
Когда Дэниел снова поднимает свою голову, он говорит:
— В следующий раз, когда придешь в мой кабинет вернуть книгу, подойди к моей книжной полке и посмотри на фотографию в рамке, стоящую на стопке книг. На ней мой сын, Калеб. Ему шесть.
У Дэниела есть сын. Я никогда не представляла его с семьей. И учитывая его болезненное выражение лица и то, что его сына здесь нет, я понимаю, что это тяжелая тема для него. Я пытаюсь заверить его взглядом, что, что бы он ни сказал, это останется со мной.
— Я жил в Лос-Анжелесе, — продолжает он. — Я работал в Медицинском центре Калифорнийского Университета. Там я и встретился со своей женой, Джулией.
Женой. Мое сердце сжимается в груди. У него есть жена.
— Она работала там физиотерапевтом, а я проходил ординатуру. Мы встречались некоторое время, затем поженились, а через год появился Калеб. Я был, своего рода, восходящей звездой в неотложной помощи. У меня были хорошие возможности, и я быстро продвигался по карьерной лестнице. Но рабочие часы были насыщенными. И, двигаясь вверх, мне приходилось работать еще больше. Я нечасто бывал дома.
Хотя его голос отстраненный, я могу сказать, как тяжело ему вспоминать то, что Дэниел рассказывает мне. Выражение его лица при этом омрачено раскаянием.