Плача Жоки уже не было слышно. Это несколько успокоило Эндре, хотя и не сняло душевной боли. Из окна, у которого он стоял, были видны далекие мерцающие огоньки спящего города, отчего тишина казалась еще более глубокой. «Пойду-ка к ней и попрошу прощения, — решил Эндре. — Но что я ей скажу? Мол, конечно, нельзя было тебя бить, однако ты должна понять, что виновата во всем сама. Я потому и потерял голову, что очень люблю тебя и беспокоюсь за тебя».
Он вошел в комнату сестры. Свет от бра падал на лицо Жоки. Она лежала с закрытыми глазами, прижав к себе любимого плюшевого медвежонка Тедди, и все еще всхлипывала. Она слышала, как открылась дверь, как под чьими-то ногами заскрипел паркет, однако глаз не открыла. Эндре отвернул край одеяла и присел на краешек ее кровати.
— Не сердись, Жо, — проговорил он смущенно и погладил сестру по блестящим волосам. — Сам не знаю, что со мной случилось. Я прямо-таки очумел...
Тело Жоки вновь затряслось от рыданий. Она вся съежилась, как испуганный зверек, и, судорожно прижимая к себе медвежонка, роняла горькие слезы.
— Не плачь, Жо.. Очень прошу тебя, перестань. — Только теперь Эндре по-настоящему понял, как сильно любит сестру.
Жока еще долго не могла успокоиться, а когда перестала плакать, они проговорили до самого утра.
— Мне обидно, что ты мне не веришь, — сказала она, — хотя давно должен был понять, что я не такая...
— Понимаю, Жо, понимаю, но я так волновался за тебя. И потом, я знаю мужчин. Собственно говоря, где ты была?
— В Доме киноактера. Там показывали новый фильм Феллини. Я звонила тебе несколько раз, однако никто не брал трубку.
Эндре молча закурил, чувствуя, как ему стыдно.
— После фильма я на несколько минут задержалась, и Янош Демеши сказал, что отвезет меня домой: мол, нельзя возвращаться одной так поздно.
— Тот тип был Демеши?
— Ты что, не узнал его? Ведь вы уже встречались.
— Я не узнал его. Правда, от злости я почти ничего не видел. — Лоб Эндре покрылся морщинами, как у старика. «Ну и натворил же я дел! — подумал он. — Какая же я скотина! Позвоню Демеши и попрошу у него прощения».
Жока поправила под головой подушку и взволнованно спросила:
— Что такое? Уж не обидел ли ты его чем-нибудь?
— Надеюсь, с ним ничего не случилось.
— Ты ударил его?
Эндре молча кивнул и посмотрел на свой кулак. Девушка едва заметно вздрогнула:
— Как ты мог!
— Сам не пойму... Ты же знаешь, как я презираю драки.
Жока посмотрела на тень, отбрасываемую фигурой Эндре, на его мощные плечи, вспомнила Демеши и очень пожалела его.
В пасхальное воскресенье в доме Варьяша зазвонил телефон. Отец находился в своем кабинете, где, верный давней привычке, работал с пяти часов утра. Мать мылась в ванной, а тетушка Юли ушла в церковь. Жока убирала свою комнату и одновременно думала о том, какое бы ей надеть сегодня платье. Она договорилась б подружками пойти в Музей изящных искусств. Вместе с ними обещал пойти и Эрне Бодо, поэтому Жока начала готовиться еще со вчерашнего дня. Ей хотелось понравиться этому студенту первого курса философского факультета университета. И когда телефонный звонок отвлек ее от столь серьезных мыслей, Жока разозлилась. Она бросила на кровать маленькую подушечку и подняла трубку.
— Квартира Варьяша, — сказала она.
На другом конце провода послышался немного грустный, бархатистый мужской голос:
— Это ты, Пири?
— Это ее дочь.
— Доброе утро. Меня зовут Янош Демеши. Я хотел бы поговорить с вашим отцом.
— Я сейчас позову его.
Жока положила трубку и заглянула в кабинет. Варьяш, в свитере, сидел за письменным столом и как раз прикуривал сигарету.
— Папа, тебя к телефону.
— Кто?
— Демеши.
— Ты сказала, что я дома?
— Да.
Варьяш сделал несколько затяжек, а потом спокойно проговорил:
— Иди, дочь моя, и скажи этому дураку, что ты ошиблась, что я уже ушел из дома.
Жока недоуменно пожала плечами:
— Я не могу лгать. И потом, я не хочу бегать туда-сюда...
Варьяш решил, что дочь шутит.
— Не упрямься, черт возьми! — Отец повысил голос: — Делай то, что тебе говорят!
— Я не твоя секретарша и лгать не собираюсь. И пожалуйста, не кричи на меня. — Она повернулась и вышла из кабинета, оставив дверь открытой.