***
Серёжа не сразу понял, что происходит, и даже в первый момент испугался и дернулся.
— Чшшш, лежи спокойно, — чужие руки крепче обхватили его поперек живота, в шею ударило горячее дыхание, а толчки внутри стали сильнее.
Серёжа сдавленно охнул — просыпаться от того, что его трахают, ему ещё не доводилось. Но одна эта мысль заводила так, что он почти сразу кончил, даже не прикоснувшись к себе. Партнёр тоже долго не продержался, застонал, стискивая его в объятиях и, проникая особенно глубоко, тоже кончил. Никакими пробками Серёжу больше не затыкали, наоборот, велели лечь на спину, подхватить себя под коленями, потужиться и отдать всё, что накопилось за два раза. Элек ловил пальцами густые белые капли, размазывал их по Серёжиной промежности, что-то пытался собрать и затолкнуть обратно, а другой рукой… снимал всё это на телефон.
— Эл… зачем ты… снимаешь? — Серёжа даже не мог по-настоящему возмутиться. Просто робко полюбопытствовал.
— Хм… — Элек не задумывался над этим, ему просто захотелось. — Это красиво, смотри, — он остановил запись и нажал на воспроизведение.
Если «бриллиантовый» анус ещё вызывал у Серёжи слабые эстетические чувства, то вид собственной растраханной дырки с вытекающей из неё спермой только поверг Сыроежкина в жгучий стыд. Он закрыл руками лицо и жалобно застонал.
— Прости, Серёжа, ты просто не привык пока, тебе нечего смущаться. Потерпи ещё немного, — при этих словах Серёжа почувствовал, что его снова насаживают на член. На это раз достаточно резко, даже грубо.
***
Наскоро вымывшись сам, Электроник позволил Серёже принять ванну одному. Скоро должны были вернуться профессор с Машей, а перед их приходом следовало привести квартиру в порядок.
Серёжа лежал в теплой воде, вдыхал хвойный аромат соли и думал, что-то, что с ним происходит, вернее с ними обоими, не совсем нормально. Эти игры со спермой, пробки, безумные глаза андроида, когда тот его трахает, а главное, потеря собственной воли и почти полное подчинение близнецу… Что уж говорить про свою явно нездоровую реакцию на новость о том, что Элек не совсем девственник и то, что за этим последовало?.. Отдает извращением. Может, это потому, что они оба парни, а гомосексуальные отношения ненормальны? Серёжа не знал. Единственное, что он мог точно понять, так это то, что когда он встречался с Гусевым, у него даже мысли о неправильности или извращениях не возникало. Не традиционно, не принято, это да. Но абсолютно нормально и правильно. Всё началось с его измены с Урри. Это была ошибка. Электроник, в конце концов, достаточно самостоятельный человек, чтобы решить самому с кем ему встречаться. Захотел бы с Миком, значит, с Миком.
Вся нормальная Серёжина жизнь осталась там, с Макаром. Макар… у Серёжи при мысли о бывшем друге слёзы на глаза навернулись. После собеседования в баре он позвонил Гусеву и предложил встретиться, прогуляться. Серёжа до сих пор помнит его лицо, когда тот понял, что всё кончено. Не смог до конца поверить и смотрел на Сыроежкина так, как будто тот совершает самую большую ошибку в своей жизни. И часы эти. Серёжа решил, что не будет их никому показывать, только в бар надевать, на работу. Это придаст ему уверенности.
А с Элом Серёжа чувствовал себя как муха, увязшая в сиропе. Вроде и хочет выбраться, но с каждым движением увязает в липкой массе всё больше. Хотя, не в сиропе, нет, в смоле. В янтаре…в Электронике. Может, так происходит потому, что Эл робот? Или потому что похож на него как брат-близнец? Он любит Элека? Или это какая-то нездоровая зависимость сродни болезни? А Эл? Что для него на самом деле значит Серёжа? Почему он так легко простил его? Из невесёлых раздумий Сыроежкина выдернули голоса за дверью — Виктор Иванович с Машей вернулись. Пора было вылезать.
***
Профессор Громов быстро смирился с тем, что Серёжа практически прописался у них. Элек выглядел таким счастливым рядом со своим другом! Об истинной природе их взаимоотношений Виктор Иванович, конечно, не догадывался. В конце концов, ребята — фактически монозиготные близнецы, а между такими близнецами всегда будет особая связь, думал профессор. И то, что Сережа ночевал в комнате Электроника, где кроме его кровати спальных мест не было, его тоже ни на какие мысли не наводило.
Хотя, о гомосексуалах Громов, конечно, знал, ещё как. Тот же Санька Светловидов, земля ему стекловатой, при каждом удобном случае пытался к нему подкатить. Ещё со школы. Но Громову всё это было неинтересно. Он и с женщинами-то не очень сходился, только юная студентка Канарейкина однажды по-настоящему смогла растопить сердце, помешанного на науке молодого преподавателя. Однако, роман у них вышел недолгий. Маша, как любая нормальная женщина, хотела страсти, семью и детей. Сдержанный учёный и по совместительству убежденный холостяк всего этого предложить ей не мог. Только крепкую дружбу, эпизодический секс и место своего личного ассистента. Маша с горя сходила замуж. Аж четыре раза. Но детей ни в одном браке не нажила и ни одного из супругов так и не полюбила. И вернулась к Вите в качестве той, кого он и хотел всегда рядом с собой видеть. С возрастом Машина страсть здорово подутихла, а общность душ и интересов с Громовым наоборот, возросла. И в итоге, не будучи формально семьёй, пара учёных стала ближе друг к другу, чем многие супруги. А тут ещё и сын у них появился, этакий «Буратино», которого «папа Карло» Громов себе с помощью новейших технологий выстругал. Из электронных компонентов и Серёжиной ДНК.
***
Утром первого января, когда на оливье уже тошно было смотреть, а бОльшая часть петард превратилась в обугленный мусор, успев перед этим расцветить ночное небо яркими красками, Серёжа с Электроником пошли, наконец, в кровать. Вопреки ожиданиям никаких сексуальных поползновений от Элека в Серёжину сторону не последовало, Эл был настроен на романтический или даже философский лад.
— Знаешь, Серёж, — Элек устроил близнеца у себя на груди, а сам уткнулся носом ему в макушку. — Я никогда никому об этом не говорил, и даже тебе — боюсь. Боюсь, что ты сочтёшь меня ненормальным.
— Что ты, Эл! — по правде говоря, такая мысль у Сыроежкина возникала. Но он и на счёт себя не был до конца уверен. — Ты можешь сказать мне абсолютно всё. Я пойму, обещаю.
— Ты знаешь, что я больше всего на свете хочу стать человеком, — это Серёжа знал очень хорошо, как и любой, кому удалось достаточно близко пообщаться с андроидом. — Я хочу им стать, точнее — быть, снова.
— Как это? — удивился Сыроежкин. Это уже было что-то новое.
— Серёж, — Элек на пару секунд замолчал, собираясь с духом, — я уже был человеком. И я это помню. И я тебя знал раньше, — на этих словах Сыроежкин поднял голову и уставился на Элека.
— Знал меня? — не понял Серёжа. — Расскажи, всё что ты помнишь.
— Хорошо, — Элек тяжело вздохнул. — Я помню, что у меня была семья. Не профессор с Машей, а папа с мамой — обычные люди, которые меня родили. И брат и сестрой. Я не помню как их звали и как они выглядели, просто знаю, что они у меня были. И ещё бабушка. Да что там, я и про себя этого не могу сказать — ни как меня звали, ни внешность, ни возраст. Я даже не знаю, кем я был — мальчиком или девочкой, — Электроник опять замолчал, потом судорожно вздохнул и продолжил, — я не мог ходить.
— Не мог ходить? — тупо переспросил Серёжа. Он не знал как относиться к словам двойника и просто слушал, затаив дыхание.
— Не мог. Не знаю почему, ноги у меня были. Но я не ходил, почти не говорил и с руками у меня тоже что-то не то было. И ещё мне часто становилось плохо.
— Бедный…
— Ну, у меня было в жизни одно светлое пятно, — Электроник улыбнулся и поцеловал Серёжу в кончик носа. — Целыми днями я в основном сидел в кресле-каталке перед окном и смотрел на улицу. На двор, где играли дети. Там был один мальчик, он был такой весёлый… Всё время смеялся. И что-то рассказывал другим детям. Они его слушали, но иногда дразнили, и он тогда замолкал и ходил грустный, но совсем недолго. Потому что у него был друг. Он начинал драться с другими детьми, когда они обижали его товарища, а потом пытался развеселить его сам. Тоже что-то говорил, кривлялся… Тогда этот первый мальчик снова начинал смеяться. Я всё через окно это видел, слов не слышал, так что не знаю, что за разговоры там были. Но эти ребята были такие счастливые, живые… Всё время бегали, играли во что-то… Я-то не мог… Мне так хотелось к ним. Но меня вывозили гулять, когда во дворе никого не было, и я видел этих ребят только через окно. Правда, один раз мне повезло — меня везли домой с прогулки, моя бабушка, которая катила коляску, видимо, плохо себя чувствовала и ей тяжело было затолкать коляску на пандус. Мы остановились у подъезда и стали ждать прохожих, кто бы помог. И тогда, — Эл с трудом сглотнул, — вышли они. Светленький, тот, который смешливый такой, спросил: «Вам помочь?», а второй, рыжий, сказал: «Сам что ль не видишь?» А потом оказалось, что у коляски что-то с колёсами, и она не едет. Тогда рыжий стал толкать сзади, а блондин тянул спереди. Он мне улыбнулся и подмигнул! Я тогда чуть от счастья не умер. А потом он ещё сказал: «Ничего, малыш, скоро дома будешь». Но я тогда не хотел домой, я хотел остаться с ними. А ещё в тот день я смог рассмотреть вблизи светленького мальчика. В первой раз! Ну, и в последний, как оказалось… — Элек опять вздохнул печально и продолжил. — Знаешь, он такой красивый был! Пшеничные волосы вьющиеся, а глаза — не как обычно у блондинов — голубые или серые, а карие, почти чёрные. И такие же брови и ресницы. И родинка под правым глазом. Я тогда подумал, что очень хочу быть таким как он… Я знал, что это невозможно, но мечтать-то я мог… И мне хотелось, чтобы второй, рыженький, меня так же смешил и защищал как его. Эй, ты чего? Не плачь, я не хочу, чтобы ты меня жалел! — Элек стал вытирать Серёже глаза и щеки, но тот только уворачивался и продолжал тихо всхлипывать.