— С момента трагедии. Мы все были свидетелями, — Зоя крепче обняла жавшуюся к ней Майку, которая последние дни как тень бродила по дому, и которую Макар умудрялся не замечать.
— Простите, а девушка кем приходится больному? — спросил доктор. Практика показывала, что близкие пациентов зачастую тоже нуждаются во внимании врачей.
— Она наша подруга, — ответила Кукушкина за Майю. — Его… бывшая девушка. Они расстались.
— Возьмите, — доктор протянул Светловой маленький листок бумаги. — Это лёгкое успокоительное, отпускается без рецепта. Попейте недельку, только внимательно прочитайте противопоказания.
А дальше медбрат сделал Серёже какой-то укол, Макар отвязал его от кровати, на Серёжу надели смирительную рубашку и повели в машину.
— Сделать вам укол реланиума? — спросил Макара перед уходом врач. — Вы плохо выглядите. А так хоть выспитесь перед работой.
Макар помедлил пару секунд, вспомнил о своих трудовых обязанностях, об учениках, которые его ждут, и сказал:
— Да. Сделайте, пожалуйста.
***
Пока Гусев пытался войти в рабочую колею, справлялся по телефону два раза в день о Серёжином состоянии, ходил на беседы с лечащим врачом и ждал, когда же Сыроежкину разрешат свидания, Корольков занимался делами Сергея.
Перевёз к Макару личные вещи близнецов, перекрыл в квартире все коммуникации и запер её. Сделать с этой недвижимостью сейчас было ничего нельзя — Сергей был недееспособен, а опеку над ним никто пока не оформлял. Квартира, кстати, как и машина и оба мотоцикла принадлежали именно Сыроежкину. Эл принципиально ни одну покупку на себя не оформлял. «Если с тобой что-нибудь случится, — говорил он Серёже, — мне это имущество не понадобится, я всё равно без тебя здесь не задержусь». На робкие Серёжины возражения, что он-то думает аналогично, Эл просто зажимал ему рукой рот и ещё минут пять после этого расписывал его благополучное будущее с Макаром или с другим достойным человеком. И под угрозой физического наказания запрещал Сергею даже думать о суициде. Он — человек, его жизнь на порядок ценнее существования киборга.
Затем Вова сообщил о болезни Сыроежкина ему на работу. Работал Серёжа чуть больше полутора лет — трудился инженером-наладчиком подъёмно-транспортного оборудования и лишь недавно занялся проектной деятельностью. Когда ему выпадали командировки, а в первый год их было много, Элек ездил с ним. Работал он удаленно, зарабатывал очень хорошо и, благодаря этим двум факторам, почти никогда не расставался с Серёжей. В последнее время близнецы были особенно близки, даже почти не ссорились и жили, можно сказать, душа в душу…
Ещё одним важным делом, которым занимался Корольков, стал вопрос погребения. Или лучше сказать легализации смерти Электроника. Поскольку тело отсутствовало, не оставалось ничего другого, как подать на Элека Громова в розыск. Через какое-то время его признают пропавшим без вести, а ещё через несколько лет — умершим. Идти в полицию следовало единственному официальному родственнику Эла — профессору Громову. Печальную миссию известить которого о трагической гибели его детища, также взял на себя Корольков. Профессор принял удар стоически, но, забегая вперёд, можно сказать, что продержался он недолго — через месяц его не стало. Сердце.
Церемония прощания проходила в саду на участке дома Гусевых. Присутствовали только те, кто знал о настоящей природе Элека — профессор Громов, его верная спутница Маша, Макар с Вовой, Зоя с Майей и уже давно отпавшие от их компании, но сохранившие теплые отношения с ребятами, Смирнов и Чижиков. И Бри с Миком.
Серёжи не было — спустя две недели он был всё также плох, ему кололи сильнодействующие препараты и не разрешали свидания. Изредка его мать звонила Макару, вздыхала и просила держать её в курсе дел. На заднем фоне был слышен детский плач, смешки и визги. У кого-то жизнь продолжалась, у Макара она замерла…
Урри заказал у какого-то мастера бронзовую посеребрённую скульптуру, сантиметров пятьдесят в высоту. Статуэтка с поразительной точностью изображала Серебряного мальчика, изящно выгнувшегося на пилоне. Это был «шестнадцатилетний» Электроник, который когда-то демонстрировал свои удивительные способности перед гостями Стампа в его особняке. Собственно, это был надгробный памятник, последний подарок Элеку от так и не забывшего его бывшего гангстера. Мастер создал образ мальчика-андроида пользуясь записями того памятного выступления Эла под руководством Мика. Диск с записью Урри также передал Гусеву. В объёмный постамент-основание этой статуи, который имел внутри себя специальный пустой отсек, собравшиеся в доме Макара друзья Электроника и положили капсулу с останками, о которых позаботился в своё время всё тот же Вова Корольков.
После того, как прах был запечатан, гости помянули усопшего, сказав о нём много хороших слов, и разъехались по домам, Макар отнёс эту своеобразную урну в маленькую комнатку-кладовку на чердаке над своей спальней. Вынес оттуда хлам и всякие лишние по его мнению вещи, оставив только маленький стол и небольшой диванчик. На стол он поставил статуэтку с прахом, поставил вокруг живые цветы, которые в изобилии принесли гости, а на диванчик сел сам. С самого момента трагедии все его мысли были заняты Серёжей. Сначала три дня непрекращающегося стресса, когда один его неверный шаг или потеря контроля на считанные минуты могла стоить жизни дорогому человеку, потом рутина будней и тоже постоянное беспокойство, звонки в клинику, беседы с врачом.
У Макара не было времени пережить собственную потерю. А ведь он тоже любил Эла, был к нему привязан и даже какое-то время делил с ним постель. Пусть это были не те чувства, что он испытывал к Серёже, и не те, что связывали самого Сергея и его близнеца, но это была любовь, самая настоящая. Макар тоже тосковал, ему было бесконечно жаль ушедшего в самом расцвете лет Элека. Возможно, его тоска была даже более чистой и возвышенной, чем безумное отчаяние Серёжи. Макар жалел Эла, Сергей — себя. Объективно благополучное существование без Электроника стало для Сыроежкина филиалом ада на Земле, который он хотел прекратить любым способом.
Макар не знал, сколько он просидел в этой комнатке. За окном уже была глубокая ночь, пора ложиться — завтра на работу. Он вытер лицо носовым платком, встал и вышел, заперев за собой дверь на ключ. Что-то ему подсказывало, что он будет единственным, кто станет навещать Серебряного мальчика.
***
Вернувшись домой после очередной беседы с Серёжиным врачом в подавленном настроении, Макар меньше всего был готов увидеть радостную Майку и не менее сияющую Зойку. Они смеялись и обжимались сидя в гамаке, который Макар натянул посреди сада специально для девчонок. Сам Гусев за последний месяц даже забыл как надо улыбаться. Сначала он хотел пройти мимо — если у людей есть повод для радости, зачем огорчать их своей постной физиономией? Майка сама, увидев Макара, выпорхнула из Зойкиных объятий и подбежала к нему. «Что ты носишься как угорелая?» — проворчала ей вслед Кукушкина и тоже подошла к Макару.
— Макарка, тебе, наверное, это тоже интересно будет знать, — сказала Гусеву супруга. — Майка беременна.
— Шесть недель, акушерский срок, — подтвердила Светлова, улыбаясь во все тридцать два зуба.
— Поздравляю, — Гусев тоже улыбнулся. Первый раз за последний месяц. — Значит, у Эла всё-таки получилось…
— Ну… — вдруг замялась Майка. Она перестала улыбаться и нервно кусала губы, переминаясь с ноги на ногу, то и дело бросая опасливые взгляды на подругу.
— Майя, — строго сказала, глядя на неё Кукушкина, пытаясь придать своему лицу подобающее тону голоса выражение.
— Зоечка, — сделала бровки домиком Светлова, отчего стала похожа на свою собачку. — С Элеком не получалось… Никак. Это был…