— Расслабься, мой мальчик. Защита никуда не годится, но ты в этом не виноват. Вопросом усиления защиты займется лично господин Конан. Слушайся его, сынок.
Однако, на первом успехе все и застопорилось. Конан принес блок памяти кибера, хотел открыть корпус компьютера, чтобы подключить блок, но компьютер завопил, что корпус вскрывать нельзя, он сейчас самоуничтожится, и на самом деле самоуничтожился, чуть не вызвав пожар. Конан долго, со слезами на глазах копался в спекшихся, обугленных внутренностях. Через несколько дней попросил созвать совет.
— Я в отчаянии, я вас подвел, я ничтожество, — каялся он. — Все напрасно. Компьютеры гавермента бесполезны для нас. Их корпуса защищены от вскрытия, вся аппаратура связи защищена от вскрытия. Ей управляют драконы со своей базы и с орбитальной. Мы так же далеки от цели, как и в первый день. Компьютеры гавермента — это вещь в себе. От них пользы не больше, чем от амбарной книги. Ничего нельзя подключить, ничего нельзя изменить. Драконы все предусмотрели.
— Кончай ныть и подумай, все ли так плохо? Что мы имеем хорошего?
— От сгоревшего компьютера остался монитор и клавиатура. Это упрощает мою задачу, если вернемся к первоначальному плану, но на чуть.
— Подождите, — поднял руку Тайсон, — как я понял, вся сложность в том, что нельзя открыть компьютер, так? Мешает система самоликвидации, так?
— Именно так.
— Значит надо открыть компьютер так быстро, чтобы она не успела сработать. Взять большой топор, разрубить компьютер пополам. Система ликвидации останется в одной половине, а вторая уцелеет.
— Не выйдет, — отмел идею Конан, — ликвидаторы раскиданы по всем углам компьютера, — но глаза его заблестели.
— А как сделаны эти ликвидаторы?
— Что-то вроде маленьких термитных шашек.
— А если просверлить маленькую дырочку, и залить внутрь компьютера воду?
— И сверлить не надо, можно в бак с водой опустить. Маленьких дырочек в корпусе хватает. Только термитные шашки и в воде горят. Корпус рванет как паровой котел.
— А если залить водой и заморозить?
— Тогда рванет как осколочная граната.
— Надо сделать так, чтобы шашки не загорелись. А нельзя их растворить в слабой кислоте?
— Прежде, чем они растворятся, вся электроника погибнет.
— Тогда заполнить корпус чем-то, что тепло поглощает. Пожарные какой-то порошок используют.
— Точно! — закричал Конан. — Жидкий воздух! Опустим компьютер в жидкий воздух, электроника перестанет работать. А если и сработает, термитные шашки не загорятся!
— Только не воздух, — возразил Мрак, — А жидкий азот. Кислород народу не нужен, кислород горение поддерживает. Да, при таком глубоком охлаждении контакты не нарушатся?
— Нет. Эта техника изготовлена по нормативам дальнего космоса. Холода бояться не должна.
— Бугор, у тебя не найдется ста литров жидкого азота?
— А птичьего молока вам не надо? А луну с неба? А русалку с хвостом? Где я вам жидкий азот возьму?
— На оружейном заводе, — подсказал Мрак.
Катрин уже несколько дней ходила грустная, апатичная. Мрак ждал, что она сама поделится неприятностями, но не дождался и начал первый.
— Ничего не случилось, — ответила Катрин. Мрак взял ее за локти, развернул и посмотрел в глаза. Она ответила печальным взглядом.
— Я тебя выдумала. А ты остался прежним. Таким же, каким был, когда убил Симону. Тебе нравится убивать.
— Мне никогда не нравилось убивать.
— Но тебя никогда это не останавливало. Чужая жизнь для тебя ничего не стоит.
— Да, чужая жизнь ничего не стоит.
— Лобастик тебя полюбила только потому, что рядом никого другого не было.
— Да, наверное, импринтинг.
— Что?
— Запечатление. Кого первого увидела, тот — мама.
— А я — дура. Раскрылась перед тобой, клятв надавала. Это все старческий маразм.
— Считай, что я освободил тебя от всех клятв. Я тоже к тебе привязался.
— Я тебе не верю, — Катрин сердито отвернулась.
Мрак поднял ее на руки, отнес в спальню, раздел, положил на кровать. Лег рядом. Любовью заниматься не хотелось. Сон тоже не шел. Он лежал и смотрел в потолок. Впервые, наверно, за все годы пребывания на Зоне задумался, чем займется, если вырвется с поверхности. Толкаться в пыльных, душных мегаполисах после просторов Зоны — извините. Заняться освоением новых планет — заманчиво, но в отрядах космодесантников почти военная дисциплина. Мрак не любил отдавать приказы и просто не мог себя перебороть подчиниться чужим. Хватит.
— Кэт, что ты будешь делать, когда с Зоны уйдешь?
— Ребенка рожу.
— А потом?
— Повешусь.
— Это не смешно.
— Да, не смешно, — и Мрак понял, что она говорит серьезно.
— Почему?
— Знаешь, сколько мне лет? Когда мне было десять, организовали колонию на Зоне и отменили смертную казнь. Годы давят. Я устала. Эти несколько недель были великолепны, я тебе очень благодарна. Но теперь еще тяжелей.
— А ребенок?
— Не рожу ребенка, от меня вообще ничего не останется.
— Ты старая раскисшая развалина.
— Дура, правда?
— За себя надо бороться.
— С кем?
— Со всеми!
— Так, как ты, я не хочу. Я хочу вместе со всеми, а не против всех.
— Ничего ты не понимаешь. Я тоже хотел вместе со всеми. Пока меня не подставили. Скромное такое дело о гибели молодой колонии. Десять тысяч трупов, а я — козел отпущения. Никто мне не поверил, никто не захотел проверить мои слова. Но козел отпущения тоже хочет жить! Вместо показательной казни они получили десять тысяч два трупа. Знаешь, что они тогда сделали? Объявили на меня охоту, как на дикого зверя. Только зверь оказался им не по зубам. Я ушел в горы, я прятался в старых шахтах, пока не нашел горнопроходческий комбайн. Знаешь, что я тогда сделал? Побрился наголо, выкрасил кожу в шоколадный цвет, одел голубой комбинезон и начал ремонтировать эту развалину. Я ремонтировал его трое суток, а охотники на меня заходили и спрашивали, не видел ли я себя. Нет, говорил я, не видел. Тогда они начинали давать советы, как лучше закручивать гайки. Я некоторое время терпел, потом протягивал им гаечный ключ и предлагал помочь. Ни один не захотел. Им было интересно только охотиться на меня. Зато, когда я починил ходовую часть, я вывел комбайн из шахты и навел все его лазеры на ледник. Знаешь, что бывает, если навести мощный инфракрасный лазер на ледник? Лед тает! Как сахар в кипятке! Но сначала этого не видно. Вода впитывается в снег, заполняет все впадинки, лужи и озерца. Я обрабатывал ледник всю ночь. До самого утра ничего не происходило. Но когда взошло солнце… Ледник сорвался в озеро, а вода из озера — в долину. Я спустил на их лагерь сель. В пять минут они остались без техники, без связи, без палаток. Без всего, к чему привыкли. Как я. Только одежда и оружие. А потом я спустил на перевал лавину и запер всех в долине как в мышеловке. И тогда я начал охотиться на них. Я охотился трое суток. Выслеживал и убивал по одному. Все честно! Равные шансы. Они охотятся на меня, я — на них. Не знаю, скольких я убил, но стали попадаться убитые не моей рукой! Один, другой, третий… Скорпионы в банке со страху начали жалить друг друга! Как я тогда смеялся! Как смеялся! И горы смеялись вместе со мной! Я — и горы!
Бац! — Катрин изо всех сил отвесила ему звонкую пощечину. Первым инстинктивным движением было ударить снизу вверх, в горло, но Мрак вовремя понял, что это не нападение. Катрин напряженно смотрела ему в глаза и поднимала руку, чтобы нанести вторую пощечину.
— Спасибо, это здорово освежает, — сказал Мрак, и плечи Катрин расслабились. Она молча уткнулась ему в грудь.
Сначала обвязали компьютер проволокой и подвесили к ручке швабры, положенной на спинки двух стульев. Потом Тайсон открыл окно и раздал всем толстые рукавицы. Подложили под углы бака четыре книги и начали заполнять его жидким азотом. Один из рабочих, привезших сосуды дьюара, плеснул немного жидкого азота себе на руку, погонял лужицу по ладони и слил в бак.
— Как это? — Мрак схватил его за руку, ощупал и осмотрел. Кожа сухая, холодная, но никаких следов обморожения.