«У всех остальных есть друзья и подруги, с которыми можно делиться своими проблемами, – подумала я. – Девчонки-подростки всегда обсуждают друг с другом свои проблемы. Что ж, Вайолет – моя подруга, и я расскажу ей о моих проблемах. Беда, разделенная с кем-то, это уже полбеды!»
В следующие три минуты мне пришлось убедиться, что это вредная и даже пагубная ерунда – самая наглая ложь из всех, выдуманных людьми. Потому что, когда я сказала, что ненавижу этот бедный квартал и жду не дождусь, когда папа станет знаменитым и нам не придется жить на одно пособие по инвалидности всем семерым, Вайолет вся напряглась. Тинк и Тонк запрыгнули к ней на колени и уставились на меня так же холодно, как их хозяйка.
Я начала запинаться. Когда я бормотала: «…и мы точно не впишемся в здешнее общество… пока Люпен носит пончо…», Вайолет заговорила, и у нее был странный голос.
– Я не знала, что вам платят пособие, – сказала она.
Я резко умолкла.
– Я не знала, что вам платят пособие, – повторила она. – Дэннис был ранен во время войны. Пулевое ранение в ногу, очень серьезное. Но он не требовал от государства пособие по инвалидности.
Выходит, Дэннис снова меня подставил. Уже второй раз. Этот долбаный призрак с ушами, как два кусочка бекона, – мой заклятый враг.
– Я видела, как твой папа чинил машину, – сказала она. – Буквально сегодня утром! Как-то он был не похож на инвалида. Я даже не знала, – повторила она в третий и последний раз, – что вам платят пособие по инвалидности.
И вот я сижу на траве и кусаю колени. Я знаю, что будет дальше. Папа нам тысячу раз говорил, что бывает, когда ты ляпнешь что-то не то не тому человеку. Вайолет позвонит в Центр социальной защиты и доведет до их сведения, что она видела, как мой папа чинит машину, – в один из его хороших дней! в один из редких хороших дней! – и что он вполне дееспособен и может устроиться на работу. Будет задержка на две недели – бумажная волокита, – а затем кто-то придет к нам домой или пришлет письмо, а потом… Я не знаю, что будет потом. Что происходит, когда у семьи отбирают пособие? Это великое неизвестное.
Я лихорадочно перебираю в уме всевозможные варианты для исправления ситуации. Из подходящих есть только один.
«Дорогой Бог Иисус, – быстро произношу я про себя, подходя к дому. – Да, в последнее время я в тебя совсем не верю, но надеюсь, что ты не обидишься. Как ты, наверное, уже знаешь – если принять во внимание твою систему слежения, которая наверняка всеобъемлющая и продвинутая, – у нас тут проблемы, и я хочу предложить тебе сделку. Если ты сделаешь так, чтобы у нас не отобрали пособие, я… я…» – Тут я делаю паузу, пытаясь придумать что-то достойное, что можно было бы предложить Господу Богу.
Список достаточно жалкий. Я не могу пожертвовать деньги церкви. По причине отсутствия денег. У меня нет детей, чтобы их покрестить. Что еще может порадовать Иисуса? Я могла бы уйти в монастырь, но, насколько я знаю, в Вулверхэмптоне нет женских монастырей. И вообще никаких. Разве что странное, обнесенное высоченным забором архитектурное сооружение за «Аргосом», куда постоянно привозят мясо – на грузовике, – это и есть монастырь.
В полном отчаянии я наконец предлагаю Иисусу кое-что, что в моем понимании максимально приближено к праведной жизни Христовой невесты:
«Иисус. Если ты нам поможешь – если ты полностью разберешься с этим вопросом, – я обещаю не мастурбировать целых шесть месяцев».
Я считаю в уме. Шесть месяцев это… это… это одна двадцать восьмая часть моей жизни.
«Месяц, – быстро поправляюсь я. – Да, месяц точно. Я не буду трогать себя целый месяц. Даже когда принимаю ванну. Даже после того, как посмотрю на тот снимок в «Каталоге всей Земли», где двое хиппи занимаются оральным сексом, и видно, как он засовывает в нее пальцы. Это будет моя священная жертва тебе, Господи».
Мы все воспитаны убежденными атеистами, но я уверена, что Иисус точно не одобряет детскую мастурбацию. Значит, ему понравится мое предложение. Для него это выгодное соглашение. Он определенно останется в выигрыше.
«Сейчас я скажу «Аминь». И мы с тобой договорились. У нас уговор. Ты проследишь, чтобы все было нормально. Вайолет на нас не настучит. Аминь».
3
Только не думайте, что меня не пугала крайняя нищета. И вообще не думайте обо мне плохо, когда я скажу, что выдержала девять дней. Девять дней без самоудовлетворения.
Позвольте, я поясню: это были ужасные девять дней. Девять дней разрушительной битвы с сексуальной неудовлетворенностью, временами граничащей с настоящей физической болью.