Когда-то я услышала, что в жизни человека могут быть три любви, каждая приходит со своей определенной целью. В моей жизни случилось так). Я не обозначила в работе это конкретно, но опиралась на эту мысль при написании. Также как и на то, что люди могут путать понятия “влюбленность” и “чувство благодарности”. =)
Если будут вопросы на всё с радостью отвечу.
Приятного чтения. =)
…стать лентой в твоих волосах
В камине трещали поленья, охваченные огнём, и подобно им трещала его жизнь, которая уже не один год пылала ярким пламенем. Он преодолел это тянущееся резиновой лентой чувство бессилия. Смирился. Понял многое, на многое нашёл ответы и многое помнил. Прошлое аукалось, вихрем снося всё, что он пытался построить сегодня, но как бы он не старался, оставалось то, что тяготит его душу. За шесть лет с того момента, раны внутри не затянулись до конца. Какие-то зарубцевались, приняли новый ход жизни и не беспокоили хозяина, но какие-то продолжали кровоточить, пробуждаясь порою, как потухшие вулканы, и норовя снести все на своём пути. Тогда полотно его души снова окрашивалось алыми красками, это были даже не мазки какого-то неумелого художника, резкие или небрежные, это подтёки, словно его расцарапали тупыми когтями и капли выступили в хаотичном порядке на неровной поверхности — неопрятно, некрасиво, больно.
Очень больно. И со всей нежностью, на которую был способен, он принимал эту боль. Отдавался ей полностью, даже не задумываясь о том, что нужно найти причину и просто вылечить.
Старый друг — Блейз — неоднократно твердил ему о том, что он сам себя губит, что должен просто всё это выплеснуть и отпустить. Как-то он рассказывал, что после войны, писал обо всем в дневнике, пытаясь отмахнуться от страшных образов войны, разрухи, смерти.
Могло ли это помочь?
Сейчас, сидя в своём кабинете, он теребил в руках атласную ленту сиреневого цвета и шептал фразу, пропитанную ароматом прошлого: «…лентой в твоих волосах…». У фразы был запах корицы и старого пергамента, он никогда его не забудет. Он стал единственным утешением в давно потерявшей покой душе.
Малфой сильно зажмурил глаза и спрятал своё лицо в ладонях, медленно вдыхая аромат ленты. Перед глазами снова появилось прекрасное и любимое лицо, как призрак прошлого, который был одновременно спасением и разрушением.
Он, правда, думал, что смог пережить все свои душевные терзания, когда вернулся из Франции, или это было просто самообманом, лишь отговоркой для того, чтобы не отпускать? Чем бы это ни было, жизнь не становилась проще. Было всё сложнее и, если бы от этого страдал только он сам, но вместе с ним медленно чахло и его подобие семьи, которое он всё-таки по какой-то причине не хотел отпускать. Безысходность, сожаление или отчаянное желание избавиться от этого зверя внутри, терзавшего его душу, но он взял в руки блокнот в кожаном переплете и начал писать.
***Kai Engel - You are My Opium
Запись в дневнике от 2004 г.
Минуло почти шесть лет со дня, когда всё перевернулось. Когда луна и звёзды перестали казаться чем-то обычным, перестали быть просто тусклым светом, проникающим в мою мрачную сущность, дабы восстановить баланс света и тьмы в моей жизни. Когда судьба подарила мне ещё один шанс начать сначала. Под бледные блики луны и слабое сияние звёзд, под руинами старых и неверных суждений, в какофонии звуков победы и утраты, этот шанс протянул мне свою маленькую, нежную руку, даря надежду на лучшее будущее, на то, о чем я не смел и мечтать, на счастье. Но это был долгий путь сквозь дебри моей потерянной, испорченной и эгоистичной души.
***Я долгое время считал всё это проклятием и абсолютно точно был уверен, что ты меня опоила. Одурманила, обманула, околдовала, выбирай, что больше нравится. Потому что это не могло быть правдой. Ведь априори, что тут говорить, наш союз в этом мире был бы кощунством. Словно, если бы в одну из ваших маггловских церквей, пришел сам дьявол и посягнул на святая святых. Но это случилось, Грейнджер. Ты стала моим настоящим, моей ненавистью, моим осознанием, моим счастьем. Зачем ты спасла меня в ту ночь? Если бы этого не случилось, я бы не заболел тобой.
Ненависть ли?
После триумфальной победы твоего Поттера, раздавленный, растоптанный потоком собственных мыслей, сомнений и сожалений, я готов был принять смерть от Сивого. Почему?
Какая жизнь меня бы ждала, если этот плевок судьбы вообще можно назвать жизнью? Я с самого начала знал, что проиграл. Ещё тогда, в коридоре Хогвартса, когда Поттер не пожал мою руку, когда ты ударила меня на третьем курсе, когда я вступил в этот, прости, Мерлин, отряд, когда пытался… убить…
Я хотел доказать семье, Тёмному лорду, Поттеру и другим, что я тоже достоин зваться избранным. Ведь в этом убеждал меня отец с самого моего рождения. Но уже в конце пятого курса я думал иначе. Отец в Азкабане, а меня одолела злость. Но даже сквозь пелену этой ярости, что затуманивала мой разум, я буквально нащупывал рукой эту склизкую неправоту своей семьи, наших убеждений, взглядов. Но изменить ничего уже было нельзя. И это терзало, и рвало на куски.
Поднимаясь на астрономическую башню в ту ночь, я почти попросил его о помощи. Почти готов был рискнуть сделать правильный выбор — спасти родителей, занять свою позицию на игровом поле от лица вашего Ордена, даже заведомо зная, что эта партия для меня закончится плохо. Но очередной плевок судьбы в мою прогнившую душу, смерть, которую я увидел так близко, очередная волна жалости к самому себе, и я снова струсил.
Я так запутался, мне так было страшно.
Всё это давило, словно каменная стена, размазывало, как мелкую букашку, участь которой была уже определена заранее. Ей я и был, несчастный таракан — позор семьи. Поэтому единственное, о чем мог думать с тех пор, так это об окончании всего, и на тот момент мне уже было плевать, выживу я или нет. Это ужасно — осознавать свою ничтожность. И осознание пришло не сразу — оно маленьким тупым ножом снимало с меня по тоненькому слою кожи, обнажая мою настоящую суть, и каждый раз, стоя перед зеркалом, это чудовище смотрело на меня моими глазами, окровавленное чёрной кровью, окропленное гнилью. Смердящий запах, который должен был исходить от тела, принадлежал моей гниющей душе.
Ничтожество и всё, что я совершил, ничтожно.
Я ненавидел себя: зачем жить с этим, а вернее, как? Жизнь не прощает таких ошибок, даже если ты вывернешь себя наизнанку для того, чтобы всё исправить, она не простит. Проще всё прекратить.
Да, я трус. Знаю.
Фенрир. Он так давно хотел добраться до отца, и когда его час настал, когда я почувствовал его крепкий хват на своей шее, такой силы, что ощущал, как пульс бился об его огрубевшую кожу. Когда я уже простился с матерью и отцом, когда подумал, что всё кончено, и мне больше не придется задаваться вопросами и проигрывать, появилась ты и наглым образом отобрала мой шанс. А затем смотрела, как я падаю всё ниже и ниже, как стараюсь откашляться, как хватаю ртом воздух с примесью отчаянья, пытаясь насытить свои легкие кислородом, но удается только захлёбываться в слюнях. Смешно, правда? Ты смотрела, как я отчаянно стараюсь скрыть от тебя свою истерику и слезы, что предательски падали на грязный пол, выдавая всё моё бессилие и убожество, размазывая всё моё аристократическое величие в грязи, уничтожая все те мерзкие и ничтожные взгляды, за которые я лжеборолся. Смотрела, как я в позе эмбриона, прижимаю голову к полу, пытаясь совладать с дрожью. Моё тело накрыла лихорадочная волна, и, казалось, она останется со мной до конца. Ты смотрела, как я просто пытался не сдохнуть. И мне уже было плевать. Почти плевать. Всё же меньшая часть меня, не хотела, чтобы ты видела меня слабым.
Но тебе было все равно. Ты села передо мной на колени, убрав палочку, будто мне можно было доверять и это раздражало. Расцепила мои руки и тёплыми, нежными ладонями подняла мою голову, обхватив лицо, я задохнулся в собственных слезах и слюнях, что капали с моего бледного, грязного лица тебе на ладони. Заглянула в глаза и произнесла таким тихим бархатным голосом, от которого веяло теплом, словно от огня в камине, в холодную зимнюю ночь.