Он раздвинул ее ноги, и она пропала в своем разуме. Отбросила реальность происходящего и нырнула в будущее, где ее тут не было.
Разум Медузы отнес ее в тихое место. Там она не выбирала становление жрицей Афины. Там она выбрала надежного мужа, который возвращался домой и пах металлом и дымом.
Он пришел домой поздно. Так было всегда, многим нужен был кузнец в любое время ночи. Она ушла спать раньше него. Потому она лежала, и он гладил ее волосы так нежно, что на ее глазах выступили слезы.
Да, она плакала от этого.
— Медуза, — прошептал Алексиос. — Проснись, любимая.
Боги, она скучала по нему. Так сильно, что горло сжалось, дыхание застряло в легких.
Но это было странно. Она уже была с ним, и Алексиос не бросил бы ее. Что бы ни случилось, что бы ни происходило. Он любил бы ее до конца света, ведь был таким.
— Прости, я опоздал, — его голос был колыбельной, бальзамом для ее души, которая трещала по швам. — Я знаю, тебе не нравится беспокоиться за меня.
— Я не переживала, — ответила она. — Совсем не переживала. Мне не нужно переживать из-за того, где ты или что делаешь.
Он был хорошим. Он был всем хорошим в этом мире, завернутым в тело, которое было как молот, но он владел этой силой с нежностью и юмором. Он был хорошим.
Может, один из последних.
Ее видение Алексиоса погладило ее волосы и улыбнулось ей.
— Я люблю тебя больше всех звезд на небе.
Он любил. Она знала это. Он не говорил слова ей так много раз, чтобы она понимала, что он чувствовал к ней, хотя она отказалась от таких чувств с их детства. И она могла получить такую жизнь. Она была в ее хватке, но Медуза много раз отказывалась. Теперь он вряд ли ее ждал.
Может, не ждал. Может, Алексиос уже женился, и малыши бегали у его ног, махали маленькими молотками. Но в этой версии Алексиос был ее.
— Алексиос, — прошептала она. — Мне нужно тебе сказать…
Ослепительная боль пронзила ее между ног. Это было хуже судорог, когда месячные впервые сбили ее на колени. Эта боль была новой, странной. Было больнее всего, что она когда-либо ощущала.
Ее лицо исказилось, и Алексиос снова погладил ее волосы.
— Знаю, милая, — прошептал он. — Ты переживешь это.
— Нет, — ответила она. — Не давай ему испортить и это. Я просто хотела быть тут с тобой. В безопасности от всего этого.
— Порой мы не можем убежать от того, что происходит с нами. Порой нужно быть в том моменте, чтобы знать, как потом исцелиться.
Она смотрела в его любимые глаза, пыталась удержаться за разум с помощью воспоминания о нем.
— Я знаю, тебя тут нет, — прошептала она. — Но ты останешься со мной?
Слезы появились в его глазах, и она точно ощутила, как капля упала на ее щеку.
— Я тебя и не покидал, Медуза. Никогда.
Воспоминание об Алексиосе склонилось и прижало лоб к ее. Она могла терпеть это, пока ощущала его силу. Пока помнила доброту в его душе. Она могла.
И вытерпела.
Когда Посейдон закончил, он скатился с нее со смехом. Звук его голоса разбил ее видение, Алексиос растаял, будто угасли звезды.
— Ты забавнее других. Ты хотя бы не кричала.
Других?
Она не могла двигаться. Все тело болело, словно она пробежала марафон. Медуза знала, что у нее свело мышцы. Напряжение не пропадало, вряд ли оно исчезнет. Ее плечи пылали, мышцы между лопаток болели. Но бедрам было еще хуже. И от боли внутренних мышц ее душа будто пылала.
Другие женщины тоже испытали такое. Ее мысли вернулись к осознанию, что она была не первой, с кем он это сделал. Она была не первой и не последней.
Кто остановит бога? Кто будет биться с бессмертным Посейдоном, потому что он решил насладиться телом жрицы, верно служащей существу, подобному ему?
Может, ее послали сюда для него. Ведь он хотел этого. Никто не понимал, что она этого не хотела. Никому не было дела.
Слезы обжигали глаза. Они катились по ее щекам, но она не вытирала их. Она хотела, чтобы он видел их, хотя ему было все равно.
Посейдон взглянул на нее и вздохнул. Он встал, провел ладонью по своей груди и вытянул руки над головой. Изобразив зевок, он пожал плечами.
— Они всегда плачут.
И ушел.
Ушел, будто ничего не случилось, и она не была важна.
Ее ладони дрожали у холодного камня. Лед пылал в ее коже, оставляя следы на спине, которые вряд ли пропадут. Эти пятна холода были хуже следов пальцев, оставшихся синяками на ее плоти.
Тот лед проник в ее сердце, она дрожала.
Медуза медленно повернулась на бок, поджала ноги к груди. Она дрожащими пальцами попыталась укрыть оборванными краями пеплоса ноги, но ткани не хватало. Обрывки были на полу, она не могла дотянуться.