Женщина стояла там, куда он смотрел. Золотая броня покрывала ее тело, словно застывшее на ее коже золото. Шлем на ее голове сидел идеально, сверху были яркие перья. На плече сидела сова, и Афина сжимала золотое копье в руке.
— Афина, — сказал он, кивнув ей.
— Ты очень настойчивый.
— Мне говорили, — он подвинул ребенка на другое колено, нога подпрыгивала, и смех Хрисаора заглушил его недовольное рычание. — Тебя сложно выследить.
— Я очень занята, — Афина посмотрела на ребенка. — Зачем ты забрал бога?
— Потому что это ребенок моей любимой, но я тут не из-за этого, — хотя отчасти и из-за этого. Он хотел показать ей ошибку. Хоть она убила Медузу, она забыла, что такие поступки редко минуют чисто. — Ты помогла Персею стать героем, и я уверен, что он преуспел с твоей помощью. Но ты думала о людях, которым он при этом навредил?
Она сдвинула красивые брови, а потом ее лицо озарило осознание.
— Это ребенок Медузы?
— Это ребенок твоей самой верной жрицы. Ты позволила изнасиловать ее на полу твоего храма, а потом наказала ее сильнее, сделав ее монстром. Она была беременна двойней, когда ты привела героя к ее порогу, — он слишком крепко держал ребенка. Алексиос заставил себя ослабить хватку, быть нежнее с ребенком Медузы. — Ты дала герою все, что нужно было, чтобы убить женщину, безнадежно верную тебе. Я хочу знать, почему.
Лицо Афины осталось холодным. Она выслушала его, но сказала:
— Это ребенок Посейдона?
Она его вообще слушала?
— Да, — прорычал он. — Это ребенок Посейдона и Медузы. Женщины, которую я люблю.
Афина протянула руку.
— Отдай дитя, смертный. Ему место с его видом, не с тобой.
— Нет.
— Мы можем забрать ребенка у тебя, Алексиос. Я была рядом, когда ты путешествовал с Персеем. Я знаю, что ты не подходишь для жизни, которая нужна богу. Отдай это.
«Это».
Она даже не считала Хрисаора мальчиком? Она могла звать его лишь «это»?
Алексиос едва осознавал, что двигался. Он осторожно опустил мальчика на камень рядом с собой, убедился, что он ровно сидел. Он похлопал мальчика по голове.
А потом плавным движением вытащил из сумки золотой меч. Он сверкал на солнце, двигался так быстро, что Алексиос сам не видел толком, пока кончик клинка не замер у шеи Афины.
Он недовольно скривил губы.
— Коснешься его, Афина, и я не посмотрю, что ты богиня. Я отрублю руку и все, что его коснется.
Она склонила голову, окинула его взглядом.
— Признаю, в тебе больше храбрости, чем во многих.
— Я тут не насчет него. Хрисаор останется со мной, как хотела бы его мать, — гнев рос в его груди, меняя его. — Ты уже достаточно навредила его матери.
— Да? Как я навредила своей жрице, если дала ей силу защититься? — Афина сжала копье. — Я превратила ее в монстра, на какого посмели бы охотиться только герои. И когда герой пришел, она могла защититься. Но не справилась.
Он открыл рот, его слова полетели как стрелы.
— Ты позволила своему дяде изнасиловать ее. Ты позволила герою убить ее и использовать голову для обмена. И теперь хочешь отдать единственное, что осталось от ее души, мужчине, который обесчестил ее и начал все это? Ты хочешь отдать ребенка мужчине, который увидел жрицу и тут же прижал ее к полу? Это и есть вред, богиня войны.
Хоть его меч не дрогнул, его взгляд дрогнул. Голова Алексиоса кружилась от разреженного воздуха горы и эмоций в сердце. Слезы выступили на его глазах, две покатились по щеке.
Он тряхнул головой, не веря, что богиня могла быть такой жестокой.
— Она отдала все, чтобы служить тебе, — прорычал он. — Ты только причинила ей боль.
— У меня не было таких намерений.
— Докажи! — его крик разнёсся над вершиной, словно он стоял в золотых залах Олимпа. — Делай что-то, а не требуй права на ребенка, над которым у тебя нет власти. Делай что-то, а не говори мне уйти с горы, потому что я смертный. Как ни посмотри, только я тут с чувством долга и гордости. Ты гадкая, Афина. Я требую отплаты за душу любимой.
Хрисаор взвыл, его крик взывал к чему-то в глубине Алексиоса. Он тут же опустил меч и вернулся к ребенку без вопросов. Он поднял золотого мальчика к сердцу, прижал головку к своему плечу.
Они пройдут это вместе. Даже этот мальчик знал, что Алексиос умрет, но не позволит олимпийцам коснуться малыша.
Может, потому мальчик и кричал.
Афина ослабила хватку на копье. Она смотрела на них задумчиво, а потом вздохнула.
— Ладно. Оставь ребенка, если хочешь, но он принесет только сложности. А с душой Медузы я не могу помочь. Без монет на глазах и правильных похорон она будет блуждать по Загробному миру вечность.