Заметим, что можно, разумеется, иметь любое мнение по проблемам нашей истории, на роль имперскости для России, на значение имперского периода но нельзя не отметить наличия сегодня и одновременного существования двух полярных мировоззрений.
Если понимать хотя бы это, то уже легче будет избежать плоского взгляда на собственное историческое назначение.
Для меня безусловно верным и единственно спасительным для страны является видение Архимандрита Константина Зайцева.
“Таким образом, основная задача Империи, заключающаяся в смене мотивации русских людей, получала разрешение катастрофическое. Петровская реформа, вводя ряд новых мотивов в душевный состав русских людей, оставляла начало свободы личности еще в далеком плане. Постепенно, в дальнейшем, именно это начало стало вводиться в русский обиход - применительно к высшим классам общества. Теперь очередь доходила до массива русского населения. Тем самым вставал на очередь основной вопрос, судьбоносный: хочет ли Россия, воплотившая в себе начало гражданской свободы, оставаться верной тому духовному заряду, который был заложен в Историческую Россию, или должна она явить нечто новое? Проще говоря: хочет ли свободная Россия остаться церковно-православной. Способна ли Россия, сбросив с себя облик крепостной патриархальности, то есть сняв с себя свою связанность привычную, духовный отпечаток носившую, способна ли эта обновленная Россия духовность эту внести и в свое свободное бытие? В частности и прежде всего: хочет ли свободная Россия остаться по-прежнему Третьим Римом, несущим миссию вселенского значения - в смысле явления мipy Православия и охраны его всей силой своего государственного бытия, всей мощью своей национальной культуры, всей святой инерцией своего народного быта?
… Что такое - Историческая Россия? Это не просто государство. Это и не особый исторический мiр. Это национально-государственное образование, которое было промыслительно взращено для того, чтобы на его плечи могло быть возложено ответственейшее послушание: стать Третьим Римом - и которое и стало им, в образе Московского Царства, принявшего наследие Византии. Что может значить понятие консерватизма применительно к такому национально-государственному образованию? Это не сохранение в неприкосновенности тех или иных свойств и начал, особенностей и обыкновений, которые стали традиционной принадлежностью государственной, общественной, народной, даже церковной жизни, ни в отдельности, ни под каким-либо собирательным знаком. Это - соблюдение верности своему призванию Третьего Рима. Перед этой задачей относительными могут оказаться самые “консервативные” установки, способные превратиться в начало революционное, противленческое, бунтарское, если они противопоставляются, как нечто абсолютное, основной задаче Российского Целого: быть и остаться Третьим Римом.
… Если мы под этим углом зрения оглянемся на Россию периода Империи, то легко убедимся в том, что только что формулированное умоначертание, ни в какой мере не находясь во внутреннем противоречии с явлением Российской Империи, фактически остается чем-то лишь подразумеваемым, эпизодически, лишь в критические моменты выступающим на свое истинное место, но и то не в своей императивной и абсолютной сущности, а в форме более или менее прикрытой, затушеванной, иносказательной. Если же это сознание и живет, а не только в подсознании шевелится и мгновениями просыпается, то где? В Церкви и в народе. В той Церкви, которая, заслужив впоследствии укорительное именование “официальной”, шла не обинуясь в своем историческом русле, и в том народе, который, тоже оставаясь в своем историческом русле, не отрывался от этой Церкви. Что касается Царской власти, то она, по общему почти правилу, возглавляла это течение, лишь силой вещей облекаясь - и то только идейно - в историческое одеяние Православного Царя. Но все же именно в этом образе воплощалась преемственность Империи с прошлым, являемо было зримо единство исторической личности России, получала свое внешнее выражение Историческая Россия, в ее целом. В высокой степени знаменательно то, что, поскольку, в процессе европеизации, выветривалась все больше историческая заданность России церковно-православная, все больше она получала признание с высоты Престола и все отчетливее стали обозначаться черты Православного Царя в Русских Государях. Тем самым как бы два фронта стали, по началу едва заметным пунктиром, обозначаться в недрах Российской Империи, один по линии исторической преемственности, в составе Царя, “официальной Церкви”, в себя включавшей и монашество, и простого (по преимуществу) народа, и другой в составе разветвляющегося и все больший охват приобретающего массива русских европейцев, тоже возглавляемого Царем.