Так, например, сегодня способно вызвать настоящее изумление напоминание о том, что знаменитый военачальник (а позднее президент) США Дуайт Эйзенхауэр, вступив в войну во главе американо-английских войск в Северной Африке в ноябре 1942 года (именно тогда, в конце 1942-го, войска США вообще впервые начали участвовать в боевых действиях!), должен был для начала сражаться не с германской, а с двуххсоттысячной французской (!) армией под командованием министра обороны Франции Жана Дарлана, который, правда, ввиду явного превосходства сил Эйзенхауэра, вскоре приказал своим войскам прекратить борьбу. Однако в начавшихся боевых действиях успели все же погибнуть 584 американца, 597 англичан и свыше 1600 сражавшихся с ними французов. Это, конечно, крайне незначительные потери в масштабах той великой войны, но они ясно говорят о более “сложной”, чем обычно думают, тогдашней ситуации в Европе.
А теперь другие - намного более впечатляющие - сведения, относящиеся уже к противостоянию возглавленной Германией континентальной Европы и СССР-России, Национальную принадлежность всех тех, кто погибали в сражениях на русском фронте установить трудно или даже невозможно. Но вот состав военнослужащих, взятых в плен нашей армией в ходе войны: из общего количества 3770290 военнопленных основную массу составляли, конечно, германцы (немцы и австрийцы) - 2 546 242 человека;
766901 человек принадлежали к другим объявившим нам войну нациям (венгры, румыны, итальянцы, финны и т. д.), но еще 464147 военнопленных - то есть почти полмиллиона! - это французы, бельгийцы, чехи и представители других вроде бы не воевавших с нами европейских наций!”.
Не менее смешно слушать сегодня откровенные нелепости по поводу того, что “антитеррористическая коалиция” является вторым изданием коалиции антигитлеровской. Это чудовищная нечуткость к той и этой ситуациям, чудовищное и непростительное смещение понятий, это смешная вещь, наконец, поскольку та коалиция реально начала действовать только тогда, когда надо было спасать родную Европу от “варварской” России, которая что-то слишком быстро двинулась на Берлин.
… Даже в Италии через полтора тысячелетия после гибели Рима в руководстве легко пробуждается чувство прямой причастности к своему Риму. А в России любое чувство самости власть сегодня спешит хоронить. Оно не является для неё стратегическим ресурсом.
Наш “политический класс”, потерявший политику, наша “элита”, неспособная к мало-мальски дееспособным суждению и действию, торжественно, маршем укладываются в одну колею, выстроенную в России главным “шерпом” или сталкером “мировой цивилизации” в “отсталой и маргинальной” России А.Б. Чубайсом: или с США - или с Китаем.
С помощью этой интеллектуальной рогатины и сладких песен Запад взяв под руки счастливого Путина увлечённо торопится похоронить Третий Рим, за которым стоит то, что Витторио Страда точно определяет: “Это так называемая проблема своеобразия, или “самобытности”, России по сравнению со своим “другим” - Европой или Западом”.
Этот до мозга костей римлянин чутко обозначает то, что нашими “политиками” и “аналитика” попросту не понимается.
Что дело в судьбе мира, во влиянии всех нас, как первых, так и последних лиц государства российского, на конечные мировые судьбы, которые сегодня напрямую зависят от нашей самостоятельности.
“… Подумай-ка, много ли людей, серьёзно ищущих правды?
Есть вопрос и глубже и обширнее по своему значению всех наших вопросов - и вопроса (каков цинизм?) о крепостном состоянии и вопроса (о, ужас!) о политической свободе. Это вопрос о нашей умственной и нравственной самостоятельности”. (Аполлон Григорьев в письмах Н.Н. Страхову 1961-го года. Цит. по статье А.А. Блока “Судьба Аполлона Григорьева” - в Александр Блок. О Литературе., М., “Художественная литература”, 1989, сс. 297 - 298.).
А наша самостоятельность сегодня состоит в том, чтобы держать позицию России и не впадать в конфронтацию с Западом, но не за счёт сдачи и предательства тысячелетнего российского “Я”.
Первый геополитик России В.Л. Цымбурский в своей работе “ОТ ВЕЛИКОГО ОСТРОВА РУСИИ…” К прасимволу российской цивилизации” с очевидностью показывает архетип сознания тысячелетней российской государственности: “Для Филофея Москва - Третий Рим лишь потому, что, как говорит он сам, “Рим - это мир”, а православный мир резко сузился с закатом Византии и примыкавших к ней балканских государств. Старец вспоминает видйние из Апокалипсиса, XII, 13-15, где красный дракон гонит воды вслед Жене, Облеченной в Солнце, спасающейся от чудища “в пустыню в свое место”. “Видиши ли, избранниче Божий, яко вся христианская царства потопишася от неверных, токмо единаго государя нашего царство едино благодатию Христовою стоит” … Здесь и ответ на иногда задаваемый вопрос, почему Филофей исключал появление Четвертого Рима.